«Где источник?» — резко спросил Георг.
«Там, на берегу… где был Глеб».
«Понятно. В палатку, быстро! Ложись и жди меня».
Ваби вернулся приблизительно через полчаса. Андрею за это время ни стало ни хуже, ни лучше. Слабость и тошнота.
«Все. Ампулу захоронили», — устало сказал Георг.
«А какова была мощность источника?»
«Не беспокойся, тебе хватило».
«Ты можешь мне чем-нибудь помочь?»
«Да! Я могу вскрыть тебе вены».
«Что же не выстрелом в голову, как Олега?»
«Олег был обречен! Мы не смогли остановить процесс прорастания Улитки Бекетова, даже ампутировав ему руку. Через несколько дней он бы умер в мучениях. То, что ты, к несчастью, увидел, было просто эвтаназией».
«Я вам больше не верю. У вас все эвтаназия».
«Не верь. Это больше не имеет значения. Давай-ка лучше поговорим о тебе. Надеюсь, ты понимаешь, что у тебя нет шансов?»
«Да».
«Ну, конечно, ты же этого и добивался! Какой вид эвтаназии ты предпочитаешь?»
«Когда?»
«Чем раньше, тем лучше. Пока ты еще способен рассуждать и не сходишь с ума от боли. Дня через два ты сам меня об этом попросишь. Между прочим, у нас очень мало обезболивающего. Каждая ампула на счету».
«В общем-то, я на это и рассчитывал».
«Не сомневаюсь!»
«У Себастьяна были какие-то красненькие таблеточки. Он дал такую товаби…»
«Обойдешься. Это очень дорогой препарат. Вообще, на медикаментозный способ не рассчитывай. Я не могу тратить на тебя лекарства. ГЛД или вскрытие вен. Все».
«Второе».
«Договорились. Сейчас Эмиль принесет все, что нужно. Я ему передал».
«Георг, я посижу пока возле палатки. Здесь душно».
Иной подал ему руку и помог встать. Уже наступило утро, и сиреневая трава серебрилась в лучах восходящего солнца. Холодный воздух пьянил и обжигал легкие, а небо, высокое и бездонное, сияло бирюзой над маленьким лагерем поселенцев.
Георг помог своему дерисесть у входа в палатку и сам опустился рядом.
— Андрей! Какой же ты все-таки идиот! — не выдержал он. — Ты мог бы еще жить. Видеть все это. Сейчас восемь часов. Через час я бы провел психокоррекцию, и ты бы забыл обо всем. Слушался бы господина и радовался жизни.
— Может быть, я не хочу забывать, — медленно проговорил Андрей. Каждое слово уже давалось с трудом. Слабость увеличивалась. Язык еле поворачивался.
— «Не хочу забывать»! Блажь! Это все равно, что сказать «не хочу лечиться». Мне до боли дорога моя язва желудка. Действительно, «до боли»!
— Не надо, Георг. Ты бы лучше накричал на меня и пристрелил из ГЛД. Я же нарушил четвертое правило для низших. Причинил вред своему здоровью и так далее… Ты просто убиваешь меня своей жалостью!
— А что еще с тобой делать? Надо было полностью имплантировать четвертое правило, а не в том урезанном виде, как это было сделано, поскольку считали, что ты будешь работать в опасных условиях и должен уметь идти на риск. Тогда ты бы никогда не нашел этой чертовой лазейки. Вас надо оберегать от самих себя.
— Жалко, да? Хорошая машина сама себя сломала?
— Как ты примитивно все понимаешь. Дери — не машина. Homo naturalis — это контролируемый биологический вид с зачатками разума. Мы способны на привязанность к своим дери, Андрей.
— Как к любимой собачке, да?
— Этот образ ближе к истине, чем образ полезной машины, хотя и последнее не стоит сбрасывать со счетов. Но, знаешь, к животному, с которым можно поговорить и даже пообщаться на ментальном уровне, совсем другое отношение.
— Значит, животному?
— Хорошо, я беру назад слово «животное», человеку естественному. Хотя даже к Иным понятие «животное» применимо. Пожалуй, только по отношению к Высшим оно слишком натянуто.
Пришел Эмиль. Он держал в руках пластиковый таз с водой и сложенную клеенку.
— Подожди пока здесь, — сказал Иной Андрею. — Мы сейчас все подготовим, и я тебя позову. Впрочем, если хочешь, мы можем отложить операцию. Хотя я бы не советовал. Лучше все сделать сейчас. Как ты?
— Георг, я все никак понять не могу, убийца ты или, действительно, добрый господин. Я уже начинаю жалеть, что сбежал от тебя таким непоправимым способом.
— Это очень правильное чувство. К сожалению, запоздалое. А относительно того, кто я… Я — Иной. И ты никогда не сможешь этого понять. Ты — низший.
— Сейчас, ваби! Готовьте ваш эшафот.
Георг вздохнул и скрылся в палатке вслед за Эмилем.
Андрея позвали минут через пять. Он мысленно попрощался с чужим рассветным солнцем, бирюзовым небом и лиловой травой и откинул полог палатки. На полу была постелена клеенка, и стоял таз с водой.
«Садись сюда, Андрей, облокотись на меня. Руки в воду».
Андрей опустился на клеенку и тяжело откинулся на хозяина, опустив руки в таз. Вода была теплой. В руке у господина появился скальпель. Андрей вздрогнул.
«Не бойся. То, что сейчас происходит, куда менее страшно, чем то, что начнет твориться с тобой через пару дней, если мы сейчас этого не сделаем».
Господин легко коснулся скальпелем его руки. Андрей почти ничего не почувствовал, только в воде заклубилась кровь.
— Георг, ну я же просил!
Андрей поднял голову. На пороге стоял Себастьян.
— Это уникальный случай. Неравномерное внешнее облучение. Последнее исследование датировано 1960 годом! Мне надо посмотреть.
— Смотри!
— Не смей уничтожать такой экспериментальный материал!
— Это не экспериментальный материал! Это мой дери. И я имею право прервать его жизнь, когда сочту разумным.
— Это не разумно!
Больше Андрей ничего не слышал: Иные перешли на ментальное общение.
Наконец, он почувствовал, что Себастьян вынимает его руку из воды и перевязывает рану. Георг проспорил.
— Я уже начал, — устало вслух сказал Георг.
— Это еще не опасно. Все равно надо делать переливание крови.
— Себастьян! Ты же лучше меня знаешь, что это бесполезно!
— Зато интересно, — холодно заметил Себастьян.
— Лучше бы потратил медикаменты на тех, кому они могут помочь!
— Это исследование, возможно, куда ценнее, чем жизни дери, которым могут помочь медикаменты.
— Ладно, — бросил Георг своему дери. — В конце концов, ты сам это с собой сотворил.
— Умываешь руки, Пилат? — усмехнулся Андрей.
Георг отвернулся и вышел из палатки.
Потянулись страшные однообразные дни. Себастьян всегда был рядом. Инъекции, анализы, переливания крови. Он почти не разговаривал с Андреем. Экспериментальный материал! Что с ним разговаривать?
«Себастьян, Георг придет навестить меня? Где он?»
«Георг занят».
Стандартный разговор. И ничего больше.
Иногда заходил Эмиль. Приносил еду. Но есть не хотелось. Желудок все равно ничего не принимал, извергая назад обоими путями. Андрей качал головой, и бывший отщепенец, смущаясь, съедал порцию сам. Андрей смотрел на мальчишку с усталой полуулыбкой и только пил. Воду, чай, любою жидкость. Лишь бы побольше. Жутко хотелось пить.
Эмиль весело болтал, пересказывая истории из своей жизни и события последних дней. А что ему еще оставалось? Андрей говорил трудно и медленно. Вот бы сейчас общаться мысленно. Он бы делал это легко и с удовольствием. А произнесение слов теперь было тяжелой работой. Но Себастьян с ним не разговаривал, Георг закрывался всякий раз при попытке выйти на связь, а Эмиль был низшим. Двое низших не могут общаться друг с другом мысленно без посредничества ваби или товаби. Наконец, Эмиль уходил, наскучив собеседником, который выдает по слову в минуту.
Два больших красных ожога растеклись по телу Андрея в районе груди и бедра и болели. На третий день боли стали нестерпимыми. Даже Эмиль высидел не больше пятнадцати минут у постели больного. Какая радость от собеседника, который все время стонет?
В эту ночь он не спал. Боль не давала забыться. Себастьян взял очередной анализ крови, потом провел неврологическое исследование, проверил рефлексы. Андрей вопросительно посмотрел на него.