«При чем тут страх?»
«Ну… Отсутствие опыта».
Опустились сумерки. Бирюзовое небо над потемневшим лесом. И первая, еще неяркая, звезда. Как кончик иглы.
Рауль проследил за моим взглядом.
«Веспер[2]».
«Скорее Люцифер».
«Земля погибели».
Пасси собрались в гостиной и ждали только его. Словно почувствовали важность разговора.
«Рауль, ну что там?»
Денис. Как всегда, самый наглый.
«Наше путешествие откладывается. На пятнадцать лет».
* * *
Маленький Саша усердно выводит на бумаге свои каракули. На улице холодно. Зима. Солнце превратило снега в алмазные россыпи. Только синие тени деревьев да синие следы. Молодые Homo naturalis затеяли игру в снежки. Бездельники! К тому же шумные. Надо попенять Иным. Пусть получше следят за своими дери.
«На, Рауль. Я дописал».
Я отворачиваюсь от окна. Беру тетрадку из маленькой ладошки. Все-таки очаровательный ребенок. Большие синие глаза. Светлые локоны. Головка, как одуванчик. Честно говоря, похож на старика. Если отвлечься от морщин и лысины.
Медлит старик. Саше уже скоро восемь. До дряхлости себя хочет довести? Тоже мне Высший! Стыдно. Но я молчу. Он спас меня. Он смог сохранить мой имплантат, мою память.
Впрочем, понимаю. К телу привыкаешь. Мне тоже трудно было решиться. Помогла ситуация. Иначе мы бы погибли оба.
Саша вопросительно смотрит на меня. Ну вот! Хотел быть ученым и путешественником, а стал нянькой.
Не такие уж и каракули. Даже неплохой почерк.
Обучение письму — не только традиция. Это развивает координацию движений и образное мышление. Учат даже вульгарисов. Есть еще два предмета: рисование и гимнастика. Остальное — на имплантатах. Хорошо им, бездельникам! Гуляешь, рыбачишь, носишься по лесу и вспоминаешь. А чего нет в памяти — есть в ментальном пространстве. Я с сожалением думаю о том, сколько времени убил на учебу в предыдущем воплощении, до эпохи имплантатов. Школа, Университет, курсы! Лет, этак, семнадцать. Причем, с куда меньшей эффективностью.
Но у Саши не было имплантата, и его приходилось учить. Да, конечно, он узнает все это. Потом, после операции. Но мозг не должен бездельничать. Сей инструмент ржавеет от невостребованности.
Обучением занимались пасси и один из моих Иных, Луис. Из Иного, конечно, лучший учитель, чем из пасси. Иной может общаться на ментальном уровне, и его скорость обработки информации близка к скорости Высшего. И Саше легче. Но нужна практика языкового общения. К тому же нужно привыкнуть к обществу Homo passionaris, с ними жить. Иначе мальчик вообще не сможет общаться с низшими. Разная скорость. Его не будут понимать даже на ментальном уровне.
Имплантат… Саше было года четыре, когда он обратил внимание на эту деталь.
«Рауль, а что это у тебя на руке? Голубое. Как искорка».
«Имплантат».
«Имплан…тат. У Тео тоже, и у Дениса. Красные. А зачем он?»
«А что Тео сказал?»
«Что имплантат показывает, что человек является членом общества и занимает в нем определенное место. О том, есть ли у него господин и кто он, и есть ли у него дери…»
Все-таки приятно общаться с ребенком Высшего. Может и не все поймет, но запомнит слово в слово. И Тео — молодец, не делает скидок.
«…и еще на имплантате, но на другом, который в голове, записана память того, кто носил его раньше, и еще много-много всего, очень нужного».
«Тео правильно рассказал. Ты все понял?»
«Почти. А почему у меня нет имплантата? Я не являюсь членом общества? Это очень плохо, да?»
«Ты еще маленький».
«У всех мальчиков есть. Даже у самых низших. Серые. И у пасси. И у Иных».
«У Высших иначе».
Ну вот, соврал ребенку. Он недоверчиво смотрел на меня.
«Кто я?»
Ничего себе детский вопросец! И, главное, в самую точку.
«Саша Вольф, Высший», — с улыбкой ответил я.
Мальчишке, который сидел сейчас напротив меня, врать было бесполезно, да и не нужно. Он все уже понял.
«Рауль, зайди в хрустальный зал».
Старик. Неужто решился? Иначе, зачем такая торжественность?
Мальчик посмотрел на меня.
«Старый господин? Он и меня зовет».
Это уже странно. Александр избегал наследника. И правильно. Негоже прошлому встречаться с будущим.
Я на всякий случай переспросил старика. Да, действительно.
Архитектура Хрустального зала напоминает древнюю готику. Только материал другой. Сверхпрочное стекло. Кажется хрупким и тонким, но выдерживает удар небольшого метеорита. Из такого стекла были купола на Венере.
Колонны, своды, витражи, прозрачные стены. Солнце дробиться на ребрах потолка, рассыпаясь тысячей радужных бликов. Лед и металл. Только внизу колонны цветные. От темно-синего к золоту, через бирюзу. Как роспись раннеготических храмов в эпоху Возрождения.
В зале, перед возвышением, уже собрались Иные. На возвышении — кресло. Пока пустое. Да, нет, не кресло. Трон! Воистину, архитектура отражает структуру общества. Готика не от нашего болезненного гиперэстетства. Просто, мы построили средневековье. Идеальное средневековье! Без тюрем. Без казней и костров. Без разбойников на дорогах и помоев на улицах. Без войн и эпидемий. С высочайшими технологиями. С послушным народом и справедливыми правителями. С преданными вассалами и заботливыми сюзеренами. Со служением господину, как в самурайской Японии. До фанатизма, до самоотречения, до смерти. Чем это обеспечено? Ну и что! Неважно! Вы посмотрите на это великолепное здание! Подходящее общество для потомка испанских грандов. «Не много ли восклицательных знаков на единицу текста? — опомнившись, спросил я себя. — Откуда такой пафос? Что же ты сбежать хочешь из этого великолепного общества?» Кровь итальянского физика взяла верх.
Наконец, появился Александр. Старик шел тяжело, опираясь на руку слуги. Сел.
Пожалуй, только в одежде мы не превзошли славное средневековье. Все слишком скромно. Впрочем, а если раннее? Я взглянул на старика. Король Франции Людовик Святой! Собственной персоной.
«Рауль, иди сюда».
Просто, без церемоний. Даже странно.
«И мальчика прихвати».
Я взял Сашу за руку и поднялся на возвышение.
Мальчик встал рядом с «троном» и с любопытством посмотрел на Александра. Не часто видел. Маленький паж у трона старого короля. Только золотых лилий на голубом фоне не хватает!
«Рауль, я передаю тебе этих дери, чтобы ты, когда я вернусь, вернул их мне».
Он взглянул на Сашу. Тот не заметил, увлеченно изучая зал.
Хм! Двадцать Иных! Конечно, тоже обуза. Остальных Старик передавал мне по одному в течение двух лет. В час по чайной ложке. Словно цедил себе горькое лекарство.
Саше исполнилось десять. У него начала активизироваться функция биологического контроля. Очень опасный период.
Я услышал слабый сигнал. Ментальная тревога. Страх и боль. Тео! Второй этаж. Сашкина комната для занятий. Я распахнул дверь. Комната залита ярким весенним солнцем. На полу кровь. Тео скорчился на стуле. Этот паршивец рядом. Кажется, несколько растерян.
Я бросаюсь к сервенту.
«Тео, что случилось?»
Молчит, как Поплавскианин. Ну, что, сканировать?
На запястье — шрам. Здоровый, неаккуратный, только что затянувшийся. Смотрю на Сашку.
«Я приказал ему разрезать себе руку. Мне было интересно, смогу ли я срастить вены. Рауль, ну ведь ничего не случилось!»
«Ничего не случилось? Ты хоть представляешь себе ценность пасси? Тебе, что homo naturalis мало?»
«Для этого надо договариваться с Луисом».
Конечно! А Тео и так послушается. Куда как проще!
«А теперь с тобой, дери. Тео, радость моя, кто твой господин?»
«Я должен был послушаться. Он Высший».
«Ты должен слушаться господина. Все!»
«Простите, товаби».
«Еще раз забудешь, кто твой хозяин — я не знаю, что с тобой сделаю!»
Действительно не знал. Для начала исправил работу этого коновала. Шрам побледнел и сомкнулся тоненькой светлой нитью. Тео подстанывал. Ничего, идиот, обойдешься без обезболивания!
Ладно! Дети Высших да еще без имплантатов — слишком редкое явление, чтобы пасси знали, как себя вести. Будь Сашка взрослым — Тео было бы не в чем упрекнуть. Он должен слушаться Высших. Может и зря отругал дери. Да нет, не зря! Мало ли что еще взбредет Сашке в голову?