Поднявшись на трясущиеся ноги, он обнаружил, что обмерзает. Воротник дохи, шарф и подбородок покрывались слоем пористого, но прочного льда, и этот лед все утолщался. Хуже всего было то, что в валенки стал набиваться снег. Вначале Игнатов думал, что он проникает сверху, с колен, но потом понял, что снег, вбиваемый ветром в валенки, профильтровывается сквозь их ткань. Стенки валенок пропускали мельчайшие кристаллы снега, и портянки становились сырыми и холодными.
Потом спуск кончился, и Игнатов уперся в дорожный — столб. Теперь снова надо было, напрягая зрение до боли, искать столбы и считать шаги.
Когда он вспоминал впоследствии это путешествие, он говорил, что то была не работа, не борьба, не мученье, но, прежде всего, бесконечно однообразное, все время прерывающееся и начинающееся сызнова вычисление.
В нескольких километрах от поселка, в стороне от гор, дорога плутала среди болот. Ветер дул здесь то в спину, то в бока, один раз даже прямо в лицо. Это был тот единственный раз, когда Игнатов сбился с пути и потерял много времени, пока отыскал столб. Забыв о петлях дороги, он не поверил, что ветер может дуть навстречу, свернул и утратил ориентиры.
А потом опять начался счет. В темноте открывались столбы, и каждый следующий переход так неразличимо походил на предыдущий, что казалось, будто не часы, а целая вечность, огромное пустое время, разное, быть может, всей прошлой жизни, протекло с минуты, как он вышел на дорогу.
На каком-то переходе перед ним возник занесенный до крыш снегом поезд с замерзшим паровозом. Игнатов, изнемогая от усталости, тащился мимо товарных вагонов и платформ, толкался в подпиравшие их сугробы и добрался до единственного пассажирского вагона. Разгребая руками снег, он потратил минут десять, пока долез до двери. Он не кричал, зная, что никто в вагоне его не услышит.
Когда он ввалился в купе, сидевшие там люди испуганно вскочили. Это был служебный вагончик из одного отделения — четыре диванчика, столик, ярко накаленная печка. На столике стояла водка и лежал соленый муксун, на диванчиках сидело два человека: проводник и пассажир — бывший сосед Игнатова по общежитию диспетчер Симонов. Оба кинулись к Игнатову помогать раздеваться.
— Немножко дует? — спросил Симонов с ироническим участием, сдирая с Игнатова доху.
— Прежде всего, здравствуй! У порядочных людей начинают с приветствия, а не с допроса, — строго заметил Игнатов, переводя дух.
— Да я и так вижу, что здравствуешь. Послушай, у тебя вся одежда пропитана снегом, как губка водой. Садись, садись к печке, тут теплее. Михалыч, — крикнул Симонов проводнику, — развесь все это барахло над течкой, а валенки — к трубе. Вот тебе водка и муксун, пей с холоду. Сейчас будет готов свежий чай.
Игнатов от водки отказался, с наслаждением вытянулся на диване. Густое приятное тепло медленно проникало в тело. От шарфа и валенок шел белый пар, лицо горело, как будто обожженное, кипятком. Проводник подал стакан крепкого чая. Игнатов мельком взглянул в висевшее на стене зеркало. Обморожений не было, но кожа приняла кирпично-красный оттенок.
Симонов уселся в ногах Игнатова.
— Загораешь, загораешь, — ухмыльнулся Симонов, заметив взгляд Игнатова. — Типичный морозный загар. Разика четыре походишь в такую пургу, и кожа станет черной, какой и в Крыму не наработаешь при всех пляжах и процедурах. Мороз с ветром крепче действуют, чем все твои ультрафиолетовые лучи. Рассказывай, здорово дует? Какого дьявола тебя вынесло в такую погоду? Откуда и куда? Как ты пробирался?
— Отвечаю по порядку. За чай — спасибо. Дует как раз в норму декабря на семидесятой параллели. Иду по важному делу. Из шахты в Ленинск. Что там еще? Пробираться было тяжеленько, но ничего, можно. Сколько времени?
— У тебя часы на руке.
— Ты же видишь, я отдыхаю. Не заставляй делать лишние движения.
— Сорок минут седьмого.
— Значит, хожу уже три часа. Вы на каком перегоне?
— От Ленинска одиннадцать.
— Половина пути. Через десять минут пойду. А вы почему здесь торчите?
— Будешь торчать, если занесет. За нами, ближе к Ленинску, снегоочиститель замело. Он махал, махал щетками, но пороху не хватило против пурги.
— Железнодорожники поступили опрометчиво. Кто же посылает снегоочиститель» в бурю? Подождали бы, пока кончится пурга.
Симонов испытующе и тревожно поглядел на Игнатова.