— Позволь, а для чего сам ты побивал эти рекорды выносливости?
— Я пришел поздравить Аллочку с днем рождения.
— Можешь одновременно поздравить ее с законным браком. Сегодня они зарегистрировались.
Игнатов ошеломленно молчал. Так вот что означали объятия Гусман-заде и его влажные глаза!
А он, Игнатов, собирался сегодня во всем открыться Аллочке и просить ее решения. Решение уже состоялось — не в его пользу.
И почему он вообразил, что она ответит ему взаимностью, у них ничего не было, кроме дружеских разговоров, они и встречались только на людях, в клубе, на собраниях? Гусман-заде чаще бывал с ней, моложе на семь лет — не удивительно, что ему повезло, он, конечно, ей больше подходит. Она, вероятно, и не догадывалась о чувстве Игнатова, как сам он не подумал о Гусман-заде.
Он содрогнулся, вспомнив, какое проделал путешествие, — оно было не только напрасным, но и нелепым. Он вдруг почувствовал, что не может больше оставаться на этом вечере, слушать смех и поздравления.
Встав, он подошел к батарее и взял одежду. Ему удалось незаметно выскользнуть в коридор. Он быстро влез в шубу и рванул наружную дверь. Ледяной ветер мощно обрушился на него.
Игнатов с облегчением вздохнул: здесь, на буре, было проще и легче, чем в комнате, куда он недавно так стремился.
Он шел по улице, сопротивляясь ветру. Он не знал, куда идет, ему не хотелось ни в клуб, ни домой. Он не слышал крика и шагов за собой — все заглушал громовой голос пурги. Только когда его догнала Аллочка, он очнулся. Аллочка была без пальто, в одном платье, трясущаяся и задыхающаяся.
Испуганный и возмущенный, он втащил ее в соседнее парадное.
— Вы с ума сошли? — крикнул он гневно, подтаскивая ее к батарее.
Она дрожала, ничего не говорила: губы не слушались ее. Он сорвал с себя доху и укутал ее. Она улыбнулась умоляюще и жалко.
По одной этой улыбке он понял, что она все знала о нем: о том, зачем он пришел, отчего удалился.
— Почему вы молчите? — закричал он. — Зачем вы пошли за мной?
— Пойдемте назад, — прошептала она. — Я так боялась, что не догоню вас…
Он ответил грубо:
— И не подумаю. Мне нечего у вас делать, вы это сами понимаете. На чужое счастье я смотреть могу, но на ваше с другим человеком — не хочется. Сейчас провожу вас до вашей двери, извинитесь там за меня. Можете придумать любое объяснение моего ухода.
Она уже овладела голосом:
— Нет, Василий Николаевич! Без вас не вернусь. Я хочу, чтобы вы провели с нами этот вечер. Вы даже не знаете… Вы меня так поразили!.. — в голосе ее слышались слезы, она замолчала, потом закончила решительно — А уйдете, я побегу за вами! Если замерзну или простужусь — будет на вашей совести…
Он молча глядел на нее. Он чувствовал свое бессилие. Он хорошо знал ее настойчивость: она исполнит все, чем грозится, ее не переубедить.
Она со страхом и надеждой всматривалась в его лицо, умоляюще дотронулась до его руки. Он нахмурился и отвернулся.
— Пойдемте, Алла, — сказал он сердито. — Боюсь, за эту прогулку жених устроит вам первую семейную сцену.
Он мужественно старался не заметить радости, озарившей ее лицо. Он тащил ее, закутанную до глаз в доху, сквозь ветер и снег, сам шагал в одной телогрейке и шарфе. В коридоре он сказал, смягчаясь:
— Отдайте шубу, чтобы гости не догадались, куда вы бегали. Вообще замечу: бить вас надо за такое геройство — раздетой выскакивать на улицу. Никогда вам этого не прощу.
— Я торопилась, — сказала она виновато. — Я сразу догадалась, зачем вы взяли шубу. Не сердитесь на меня.
Он вошел первый.
Не было похоже, чтобы кто-нибудь сообразил, почему они отсутствовали. Гости разговаривали, ожидая Аллочку; Гусман-заде ушел на кухню за тарелками. Игнатов сел за стол. Неожиданный поступок Аллы не примирил с крушением так долго создававшихся надежд, но боль была уже не такой острой. Он знал, что сможет взять себя в руки и слушать смех и шутки, может быть, сам будет шутить.
Когда все разместились за столом, Лукирский встал, держа в руке стакан со спиртом, разведенным водой. Игнатов взял свой стакан и мрачно смотрел, как в нем играли блики света. Живое лицо Лукирского было мягко и приветливо.
— Товарищи, принято первый тост провозглашать за молодоженов и, во всяком случае, за женщин, раз уж с ними случается такая неприятность, что они вступают в третий десяток, — так начал он свою речь. — Но сегодня я хочу изменить этому обычаю. Есть чувства не менее высокие, чем любовь, например, дружба. Люди всегда становились взрослыми и давно научились любить. Но дружба — чувство молодое, чувство будущего. Сейчас еще не все люди могут назвать себя друзьями, но те, кому знакомо это чувство, ради дружбы совершают подвиги. И наступит время, когда люди заменят слово «товарищ» словом «друг». Это, так сказать, философское вступление. А конкретно: я предлагаю тост за нашего друга, явившегося порадоваться вместе с нами, за нашего дорогого Василия Николаевича.