- Тебе это пойдет только на пользу, - отзывается Рейса.
Доррин, опять забыв про сломанный палец, открывает дверь, чтобы пропустить Лидрал, и морщится от боли.
- Добро пожаловать, - говорит немолодая женщина, поднявшаяся им навстречу из-за маленького стола. - Вы ведь Доррин и Лидрал?
- Да.
- Меня зовут Барла. Позвольте проводить вас в ваши покои.
Широкая лестница приводит их на второй этаж. За площадкой начинается длинный коридор, но Барла останавливается и, повернув бронзовую ручку, открывает самую первую дверь.
- Прошу, - говорит она с искренней улыбкой. - Это ваши комнаты. Скоро позвонят к обеду.
Барла уходит. Доррин закрывает за ней дверь. Лидрал с любопытством осматривает помещение. Они стоят в просторной гостиной, на дальнем конце которой находится широкий балкон с двумя креслами. Обстановку гостиной составляют стол с четырьмя стульями, наполовину заполненный книжный шкаф и два больших резных кресла, стоящие перед камином. В камине разведен огонь.
Лидрал проходит в спальню, где видит широкую кровать красного дерева, туалетный столик и два шкафа для одежды. Кровать застелена настоящими простынями и покрыта серо-зеленым покрывалом, узорчатым, но без кружев.
- Сдается мне, тебя здесь принимают всерьез, - замечает Лидрал. Возможно, добиться своего тебе будет легче, чем ты думаешь.
- Если хочешь, прими душ первой, - несколько невпопад отзывается Доррин.
- Душ? Такой же ледяной, какой был у тебя?
- Ну, то у меня... Давай посмотрим, - зайдя в душевую Доррин пробует воду. - Теплая... Бак на крыше нагревается солнцем. Я подожду на балконе. Как вымоешься, дай мне знать.
Юноша выходит через гостиную на балкон и садится в кресло лицом к гавани.
Легкий, пахнущий соленой водой бриз ерошит его волосы. У линии северного горизонта редкие облака касаются океана. Темно-зеленые, с белыми шапочками пены, волны бьются о темный камень мола, тогда как внутри гавани волнение почти незаметно. Доррин с удивлением отмечает, что у причала стоит лишь "Черный Алмаз", хотя никогда прежде гавань не пустовала. Где же все суда? Надо полагать, после того, как Фэрхэвен отрезал остров от восточного Кандара, капитаны ищут другие торговые пути.
Наблюдая за чайкой, вьющейся вокруг "Алмаза" в надежде поживиться съестным, Доррин теряет представление о времени, и глаза его закрываются.
- Доррин!
Встрепенувшись, он оборачивается на голос и видит стоящую на пороге Лидрал. Она завернулась в полотенце.
- Мне показалось, я слышала что-то вроде колокола.
- А я ничего не слышал.
- Ты просто устал.
Доррин поднимается и потягивается. Взгляд его, скользнув по мокрым каштановым волосам, опускается к голым плечам над полотенцем, а потом и к голым ногам.
- Боюсь, ты еще не готова.
- Я тоже.
Сделав шаг вперед, Лидрал касается губами его губ. Он обнимает ее, но спустя мгновение отпускает.
- Мне нужно принять душ...
Доррин никак не может заставить себя выбраться из-под теплых струй воды, поскольку давно не получал такого удовольствия и не чувствовал себя по-настоящему чистым. Однако почему ему оказывают такой радушный прием, остается не совсем понятным.
Услышав второй колокол, Доррин выключает воду и, быстро одевшись, выходит на балкон. Лидрал смотрит, как удлиняются тени на воде гавани.
- Здесь так... мирно и гармонично. Теперь я понимаю, чем твой дом отличался от прочих и почему он был таким. Но как могло случиться, что ты, выросший в таком месте, пришелся здесь не ко двору?
- Не я один. Некоторые находят такую жизнь скучной.
- И ты тоже?
- Я - нет. Мне просто хотелось строить машины.
- А они из-за упрямства и приверженности старине были против?
- Все не так просто. В двух словах не объяснишь, а нам, кажется, пора спуститься.
Через гостиную они выходят на площадку.
- Никаких замков, - отмечает Лидрал. - Только щеколды изнутри, на случай, если не хочешь, чтобы тебя потревожили. Это о многом говорит.
- Да... здесь так. А теперь о машинах. Чтобы заставить паровой двигатель работать, нужно сжигать уголь и нагревать воду до такой высокой температуры, чтобы она превращалась в пар. Горение есть проявление хаоса, да и горячий пар тоже, - поясняет Доррин, пока ведет Лидрал по лестнице, а потом к столовой. - И это не единственная проблема. На изготовление машин уходит уйма железа, а в топках сжигается уйма угля. Остаются шлаки, зола и прочие отходы, загрязняющие землю и воду. А загрязнение тоже есть проявление хаоса.
Стоит Лидрал и Доррину ступить на порог столовой, как им машет рукой уже сидящий за столиком Тирел:
- Должны быть, тебя тут любят, мастер Доррин. Рыбу здесь готовят пальчики оближешь, да и пиво у них забористое.
- У меня теперь своя кровать. Отдельная, мягкая кровать! - возбужденно тараторит Фриза.
- Рад за тебя, - с улыбкой говорит девочке Доррин.
- Завтра Пергуна осмотрит здешняя целительница, ее Ребекка зовут, сообщает Мерга. Сам помянутый ею Пергун бормочет что-то не совсем разборчивое.
- А мама сказала, что мы, может быть, сами со временем обзаведемся таким же чудесным домом. Это правда? - не унимается Фриза.
- Ну... я пока не знаю.
- А я знаю, ты нам это устроишь. Ты все можешь.
С трудом не поморщившись - слишком уж безоглядна ее вера, - Доррин поглаживает Фризу по плечу. Мерга улыбается, а Пергун смотрит на служанку, расставляющую тарелки.
- Тебе, кажется, туда, - говорит Лидрал, указывая на единственный стол, накрытый на двоих.
Все столы в зале изготовлены из полированного красного дуба, столовые приборы - из олова, а высокие стаканы - из голубоватого дымчатого стекла.
- Пиво, вино или сок? - спрашивает немолодая, но без проблесков седины женщина.
- Пожалуй, вина, - говорит Лидрал.
- А тебе сок, не так ли?
Доррин кивает, и женщина уходит.
- Откуда она знает?
- Наверное, это сразу видно.
- Допустим, то, что ты работаешь с гармонией, и впрямь видно сразу. Но как это связано с предпочтением тех или иных напитков?
- Черные в большинстве своем не приемлют никакого спиртного. Надо думать, спиртное - это тоже своего рода проявление хаоса. Очень тонкое, но все же...
- Хорошо, что я не Черная.
Не успевает Лидрал договорить, как служанка возвращается с двумя кувшинами.
- Угощайтесь. Сегодня у нас сиг с жареной куиллой, а на сладкое медовые коржики, - с этими словами женщина исчезает.
- Расторопная, - замечает Лидрал.
- Это своего рода проявление гармонии.
- Ты нервничаешь, правда? - говорит Лидрал, пригубив из бокала. - А вино хорошее.
- Да, нервничаю, - признается Доррин. - А ты бы на моем месте не нервничала?
- Я - другое дело. Но ты-то здешний!
- Здешний-то здешний, но много ли от этого радости, если родной отец отправил меня в изгнание за одни лишь мысли, когда я ровным счетом еще ничего не успел сделать?
- Мне все-таки непонятно, почему.
- Наверное потому, что я ничего не принимал на веру безоговорочно. Порой он бывал прав, но я никогда не хотел воздать ему должное. Вот и он ни за что не желал признавать, что в чем-то могу быть прав и я.
- Но сейчас-то ты понимаешь, кто и в чем прав?
- Вроде бы, - смеется Доррин. - Но от этого не легче.
На столе появляется рыба.
- Коржики принесу попозже, - объявляет служанка перед тем, как исчезнуть.
- Откуда здесь мед, если остров отрезан от мира? Мед должен быть очень дорог!
- На Отшельничьем свои пасеки, и меду много. Пчелы тяготеют к гармонии. Как, впрочем, и злаки и цветы.
- Неудивительно, что на материке не жалуют Отшельничий, - произносит, наконец, Лидрал.
Доррин поднимает брови, но ничего не говорит, дожевывая хрустящую куиллу, вкус которой уже почти позабыл. Согласно преданиям, раньше она росла повсеместно, но теперь ее собирают лишь на самых высоких холмах.