Из отдела технического снабжения спрашивали, куда отдать транспортерную лепту: второму или восьмому участку?
— А кому она нужнее? — в свою очередь задал вопрос Северцев.
— Мы не знаем. Это дело главного инженера.
— С такими вопросами впредь обращайтесь к заведующему горным цехом.
Диспетчер просил согласия на то, чтобы перегнать двадцать порожних вагонеток с пятого на шестой участок.
— Сами решайте подобные вопросы! — рассердился Северцев.
Звонили с обогатительной фабрики: просили прислать реагенты. И тоже очень были удивлены, когда получили разъяснение, что с такими просьбами нужно обращаться в техснаб…
Опять зазвонил телефон, и трубка затрещала, как пулемет:
— Привет Тимофей Петрович, говорит Орехов, рапортую, в седьмом передовом опять отказал насос, авария, затопляет, прошу быстрее к нам, участковый механик скоро его пустить не обещает, а я ни черта в этих делах не кумекаю, выручай…
— У телефона Северцев. Удивлен вашим рапортом, товарищ Орехов. Вы ведь заведующий горным цехом?
Ответом было молчание.
— Потрудитесь связаться с главным механиком рудника и доложите мне о ликвидации аварии. Вы меня поняли, товарищ Орехов?
Сначала в трубке что-то зашуршало, потом тот же голос ответил:
— Понял, товарищ директор. — И трубка замолкла.
Михаил Васильевич взял со стола телеграммы. Одна была из Москвы, другая — из Новосибирска. Жена и сын поздравляли с праздником, крепко обнимали, целовали. Заставила задуматься новосибирская телеграмма: Барон тоже поздравлял с праздником, надеялся на скорую встречу и ждал на центральный почтамт до востребования предложения работы…
Северцев понимал, что без нового начтехснаба взамен умершего не обойтись. А откуда взять? Он решился и ответил Барону: «Приезжайте!»
Многочасовое хождение по шахте утомило Михаила Васильевича. От слабости кружилась голова, поташнивало. Он явно переоценил свои силы.
Он рассчитывал после осмотра шахты собрать совещание, но теперь передумал: не хотелось сегодня отнимать у людей часы отдыха, портить им предпраздничное настроение. Северцев забрал с собой папку с бумагами и ушел в гостиницу.
Приняв лекарство, он лег в постель, но не успел задремать, как позвонил Кругликов, чтобы пригласить в клуб на торжественное заседание. Михаил Васильевич попросил извинить его: быть не сможет. Опять плохо себя чувствует, лежит. Тогда Кругликов сказал, что завтра будет ждать его к себе домой — отпраздновать Первомай по-семейному. Михаил Васильевич поблагодарил, но и от этого приглашения отказался — он решил в праздники дохварывать.
Праздничные дни прошли скучно. На улице не переставая хлестал косой дождь, съедая островки грязного снега, залежавшиеся кое-где на огородах. Выходить не хотелось, собраться в гости было нельзя: чувствовал себя Михаил Васильевич по-прежнему неважно, да и врач наложил временный, но категорический запрет на вино… Пришлось коротать время за шахматами с Евгением Сидоровичем.
Особенно взгрустнулось Северцеву, когда по радио транслировали первомайский парад с Красной площади. В прошлом году Михаил Васильевич в это утро был там, у кремлевской стены, вместе с Аней и Виктором…
Доигрывалась двадцатая или тридцатая шахматная партия. Евгений Сидорович предложил выпить чайку «для уюта». Отхлебнув из стакана, с сожалением заметил:
— Да… Заварка-то не малининская…
Валерия на праздники, оказывается, обычно уезжала в тайгу, чаще всего — на рыбалку.
— Очень она странная женщина, — поделился своими впечатлениями Евгений Сидорович, — умница, не говоря уж, что красавица, из интеллигентной семьи происходит, а держится… дикарка дикаркой. Замуж не выходит, ни с кем, кроме как на работе, не встречается, ни у кого не бывает, к себе не приглашает… Наше чаепитие у нее было, знаете ли, единственное исключение, и то для больного директора! — заверил он.
Под строгим секретом он сообщил, что Валерия Сергеевна получала много предложений, но — непонятно, по какой причине, — все их отвергала. Хотя могла бы составить себе, как говорили в старину, хорошую партию…
— Не женщина, а сфинкс наших дней, — зашаховав северцевского короля и снова расставляя фигуры на доске, нашел наконец показавшееся ему наиболее полным определение Евгений Сидорович.
«Сфинкс? Нет. А как же все-таки жила Валерия все эти годы?» — думал Северцев, машинально переставляя на шахматной доске белого слона.
Производственное совещание Северцев приурочил к обсуждению итогов работы комбината за апрель.
Директорский кабинет был уже забит до отказа, а люди все входили и входили, высоко над головой неся стулья. Пригласили сюда начальников отделов, заведующих цехами, мастеров, инженеров, передовых рабочих — горняков и обогатителей…
Сделать доклад было поручено главному инженеру. На этот раз Шишкин держался бодрее. Добротный синий костюм несколько скрадывал его грузную фигуру. Но дышал он все так же тяжело, а синие круги под глазами и распространявшийся, правда не на очень большое расстояние, запах винного перегара свидетельствовали о том, что праздники он справил лихо.
Северцев оглядел собравшихся. С большинством из них он встретился впервые, поэтому среди десятков незнакомых лиц особенно приятно было видеть львиную гриву Кругликова, сосредоточенно читающего какую-то бумажку, суетливого Евгения Сидоровича, настороженную Борисову, угловатого Галкина. Скользя взглядом по рядам, Северцев не нашел Валерии. Но чувствовал, что она здесь и смотрит на него… И наконец, у самой двери увидел копну каштановых волос и с любопытством устремленные на него большие темные глаза.
Шишкин, то и дело переводя дыхание, докладывал об итогах за месяц — о процентах и цифрах, сначала по комбинату в целом, затем по каждому цеху, участку. Он называл лучшие и худшие показатели по сменам, проценты выработки у передовых работников, определял себестоимость добычи и обработки тонны руды… Вереницы цифр, десятки фамилий. Зал был неспокоен. Все чаще слышались едкие реплики, смех, нетерпеливые, а то и возмущенные возгласы. Несколько раз Северцеву приходилось просить соблюдать тишину. Наиболее горячие просто-напросто сбивали докладчика, с места выкрикивая возражения, опровергавшие — на первый взгляд обстоятельные — его цифровые выкладки. Становилось ясно, что Шишкин слабо подготовился к докладу. Его плохо слушали, ему не верили… Скомкав заключительную часть, Шишкин поторопился пойти на закругление и, с облегчением вздохнув, рыхло опустился на стул.
Вопросов к докладчику было много. Но в основном они касались одного участка работы — материально-технического снабжения. Шишкин, получив слово для ответа, промычал нечто весьма туманное: дескать, все дело в начальнике техснаба!..
Кто-то крикнул с места:
— Начальник техснаба умер. Значит, спрашивать снабжение будем с господа бога?
После этого Северцев с трудом восстановил порядок.
— Итак, какова же ваша оценка работы комбината за четыре месяца? — обратился к докладчику директор.
— В среднем сработали не плохо — план по валовой продукции выполнили, — ответил Шишкин.
— Средняя температура по больнице ничего не говорит о состоянии отдельного больного, вы согласны со мной? Горный цех по добыче руды плана не выполнил, по этой причине на дотянула плана обогатительная фабрика, а это главное. План по валовой продукции выполнили за счет лесозаготовок, механических ремонтов и других подсобных цехов. Вы анализировали среднюю «температуру» по своей больнице? — в упор спросил Северцев главного инженера под одобрительный гул присутствующих.
Шишкин отрицательно покачал головой.
Северцев предложил собравшимся поговорить о том, как дальше жить и работать. Многие не смогли скрыть своей растерянности: официальное производственное совещание… значит, оно должно и проходить официально, начальники цехов уже держали в руках листки с нужными справками, а директор хочет просто, видите ли, разговаривать о житье-бытье! Люди молчали, не зная, с чего начать.
— Антракт у нас затянулся. Ну, если не получается разговор по душам, говорите как знаете, — улыбаясь, уступил Северцев.