Северцев был очень доволен: протянись еще неделю весеннее бездорожье, и пришлось бы из-за отсутствия крепежного леса останавливать рудник! Комбинат работал крайне напряженно: нехватка крепежника лихорадила рудник, а он, в свою очередь, нарушал ритмичность в загрузке обогатительной фабрики… В дремучей тайге сидели без леса!
Такое нелепое положение объяснялось тем, что крепежник для комбината главковские снабженцы «занарядили» из соседней области, причем его оттуда отгружали с опозданием и малыми количествами; ближайшие же к Сосновке леспромхозы гнали лес на Урал.
Сколько ни воевал Северцев с таким «планированием», а пришлось ему открывать свои лесозаготовки… Лес собственной выделки был хуже и значительно дороже леспромхозовского, но рудник не остановишь!
Северцев попросил помощи у областного комитета партии. Яблоков обещал вскоре приехать на Сосновку. И намекнул, что ждет только решения сессии Верховного Совета о перестройке: тогда все утрясется.
В главке и министерстве ни один вопрос не решался без неоднократных обращений к Шахову. Северцеву казалось, что министерский аппарат парализован, предприятия брошены на произвол судьбы: старый хозяин их забросил, а новый еще не объявился. Одно радовало: уменьшилась ведомственная переписка, поток всевозможных бумажек внезапно иссяк. Видимо, людям стало не до сочинительства.
Сегодня папка с почтой оказалась почти пустой. Комиссия по запасам извещала, что комплексные запасы по Сосновке утверждены. Проектный институт прислал телеграмму: проект реконструкции горного цеха закончен и отправлен на комбинат. Главснаб уведомлял о том, что горное оборудование для открытых работ из-за отсутствия фондов выделено не будет.
Михаил Васильевич еще раз перебрал бумаги, ища ответа на свою просьбу о срочной отгрузке крепежника, и с сожалением убедился, что ответа нет. Его внимание привлек маленький конверт. Это оказалось личное письмо от Шахова, полное новостей. Он писал о том, что в Москве ждут открытия сессии Верховного Совета, которая должна узаконить коренную перестройку руководства промышленностью. Еще до открытия сессии началось увольнение: министерство готовится к полной ликвидации. Люди постепенно свыклись с этой мыслью. Часть командного состава собирается в экономические районы, кое-кто из специалистов устраивается в другие организации, старики уходят на пенсию. Короче говоря, писал Николай Федорович, Москва стоит на месте, страшного ничего не стряслось, жизнь идет своим чередом. Обращаться больше в министерство он не советовал: выполнять просьбы некому, ликвидком занимается только своими делами. Поэтому Шахов рекомендовал все дела решать на месте — с новыми хозяевами. Он писал, что в отношении крепежника помочь уже бессилен: дела с ликвидацией министерства зашли слишком далеко, и он сейчас лишен возможности вмешиваться в дела снабженческих организаций. Просил командировать в Москву Малинину: будет лучше, если при передаче геологических фондов материалы по Сосновскому месторождению отберет она лично. Поэтому пусть Малинина не задерживается с выездом. В заключение письма Николай Федорович выражал надежду на скорую встречу: гора с горой не сходится, а человек с человеком обязательно сойдется, тем более если у них общие интересы.
Эта концовка озадачила Северцева. На что намекал Николай Федорович?..
Пришла Валерия. В руках у нее была тоненькая папка.
— Шахов зачем-то вызывает тебя в Москву, — сказал Северцев.
— Странно. У меня сейчас в Москве нет никаких дел. Протокол утверждения наших комплексных запасов пришел. — Она протянула папку. — Вот он…
Михаил Васильевич показал ей шаховское письмо. Прочитав его вместе, они решили, что Валерия все же не будет спешить с отъездом: подождет официального вызова. Может быть, вызова в конце концов не последует?.. Отберут геологические материалы прекрасно и без нее!
Северцев взглянул на часы и включил селектор.
— Здравствуйте, Михаил Васильевич. У аппарата инженер Борисова, — громко заговорил стоявший на столе микрофон.
— Здравствуйте, Мария Александровна. Докладывайте суточную сводку.
— Обогатительная фабрика за вчерашние сутки обработала руды всего восемьдесят два процента! — выкрикнул микрофон.
— Причина?
— Все та же. Горный цех недодает руду! Если горняки усилят отгрузку сегодня и завтра, то декадный план обработки еще можно выполнить!
— Мария Александровна, как с извлечением металла?
— Выше планового на один процент.
— У меня все. Буду принимать меры. До свидания.
Северцев выключил селектор.
— Лишь открытые работы могут радикально изменить положение… — вслух подумал он. — Я должен сейчас пойти к горнякам: нужно по всем нашим амбарам намести, по сусекам наскрести…
Стояла нестерпимая жара. Клубы серой пыли ползли с отвалов породы, отравляя и без того душный воздух. Пока Михаил Васильевич добрался до шахтного копра, он взмок от пота.
В проходной он выпил тепловатой воды из железного бачка и спустился под землю. У рудного двора увидел долговязого Галкина.
— Фабрика опять недогружена. Где хранятся запасы отбитой руды? — спросил Северцев.
— Всю отбитую руду выдали на-гора́. Может быть, три-четыре сотни тонн можно собрать по забоям, но это не спасет фабрику. Дело, Михаил Васильевич, уперлось в крепежный лес, — озабоченно докладывал начальник горного цеха.
— А из девятой камеры всю выпустили?
— Там лежит около тысячи тонн руды, но с низким содержанием металла. Это не находка.
— Всю эту руду за два дня выдайте на фабрику. Приказываю вам лично докладывать мне об отгрузке за каждую смену.
Они прошли к стволу шахты-лесоспуска, где валялось несколько расщепленных и расплюснутых рудостоек.
— Откуда взялось это старье?
— Морозов выбивает из отработанных выработок. Опасная затея, но он не слушает меня, ему все нипочем, — жаловался Галкин, теребя пальцами баки.
Пригибаясь, они прошли дальше — за лесоспуск. Ограждения у входа в темную выработку исчезли. Держа над головой карбидку, Северцев шлепал по воде и внимательно рассматривал выработку — крепи действительно были повырублены.
— Никого сюда не пускать! Вдруг — вывал… — только успел выговорить он, как совсем рядом раздался мощный всплеск.
Отпрянув назад, Северцев поднял карбидку и увидел впереди себя, буквально у ног, каменную глыбу, преградившую путь.
— Еще секунда, и был бы из нас блин, — неестественно спокойно сказал Галкин.
— Закрестить входы во все старые выработки! Запретить всем рабочим входить сюда! — распорядился Северцев и, вытирая со лба рукавом холодную испарину, повернул обратно.
Около рудосортировки высились отвалы пустой породы. Северцев перебрал несколько кусков. Некоторые из них оказались рудой. Отвалы следовало отсортировать вторично.
Поправляя черную повязку на глазу, к Северцеву быстро подошел Морозов.
— Столбов за смену две нормы отбил. Бригаду коммунистического труда организует, — поздоровавшись, стал докладывать он.
— Хорошо. Я только что из шахты. Слушай, технорук: опять нарушаешь технику безопасности?
Морозов замолчал. Он догадывался, о чем пойдет речь.
— Ради старых дров преступно рискуешь людьми. Это твоя затея — выбивать крепи?
— Какой же риск — крепи выбивать? У нас, слава богу, несчастных случаев давно нет. А старая крепь тоже подспорье, когда новой не предвидится. Крепь-то я не на дом себе добываю…
— Такой безрассудный риск до добра не доводит. Предупреждаю тебя в последний раз: за нарушение техники безопасности сниму с работы… Теперь посмотри, что я нашел в отвале. — Северцев протянул ему кусок серой руды. — Очень плохо сортируете. Разве это порядок? Руду с таким трудом добыли под землей, подняли на-гора́, а здесь выбросили в отвал… когда из-за отсутствия руды фабрику лихорадит! Придется всыпать тебе с Галкиным за такие делишки. Всех свободных людей из шахты немедленно поставить на отборку руды! Будешь каждую смену докладывать, сколько отсортировали.
Морозов только почесал затылок, сокрушенным взглядом провожая удалявшегося директора.