Совсем недавно для Бельанфана оборудовали под самой крышей вторую лабораторию. Картотека находилась в конце того же коридора. Несмотря на объявления «Курить запрещается», паркет был усеян окурками.
– А, вот и ты, – сказал Бельанфан. – Ну и работенку ты мне подкинул.
На нем был грязный халат, весь в пятнах, изъеденный кислотами. Он был тщедушный, белокурый, из кудрявой шевелюры все время выбивалась одна, закрученная, точно пружина, прядь и падала ему на глаза. Конверт в зажимах ярко освещался прожектором на подвижном стержне, стол был загроможден всевозможными склянками.
– У меня семь отпечатков, – сказал Бельанфан, – но, за исключением двух, все чепуха.
Он показал Марею на эмалированные бачки, в которых плавали фотоснимки.
– Не густо, – произнес Бельанфан. – Люди чересчур тщательно моются. Вот этот ничего… А этот, строго говоря…
Марей ничего не различал, кроме сероватых полос, испещренных более светлыми прожилками.
– Большой палец левой руки, – комментировал Бельанфан. – И палец этот мне что-то напоминает. Я его, конечно, видел, но когда?
Прикрыв глаза, он призвал на помощь свою удивительную память.
– Не вдаваясь в технические подробности, – шептал он, – я могу утверждать, что палец этот когда-то давно был слегка расплющен. Еще заметен шов у сустава… Я жду, когда принесут увеличенные снимки. Ну как там клише? – крикнул он в глубь лаборатории.
Потом, вернувшись к фотоснимкам, колыхавшимся в бачках, добавил:
– Парень, должно быть, побывал у нас, но в связи с каким-нибудь незначительным делом, иначе я бы вспомнил…
Ассистент принес увеличенные снимки, еще влажные, и Бельанфан, наколов их один за другим кнопками на доску, отступил немного назад и, склонив голову, разглядывал их.
– Ты не хуже меня видишь, – объяснял он, – шрам… а вот здесь наверху расплющено…
Палец его скользил по снимку, словно по штабной карте, следуя направлению каждой линии.
– Вспомнил, – продолжал Бельанфан. – Этот тип пытался открыть сейф.
При этом слове сердце Марея забилось сильнее.
– Сейф?
– Не то чтобы настоящий… Просто маленький сейф с секретным замком у одного врача… Уж не помню, что он там делал у этого врача… Во всяком случае, тогда отпечатки пальцев сыграли роль… Подожди… Пойду схожу в картотеку.
Марей остался один, на его глазах краешки фотографии стали свертываться от света раскаленных ламп. Если Бельанфан не ошибается, неуловимого убийцу удастся разоблачить. Достаточно имени, описания примет, и ему уже не уйти. Бельанфан все не возвращался. Марей достал свою последнюю сигарету, перегнувшуюся пополам от слишком долгого пребывания в кармане, и нервно закурил. Нет, что-то вдруг все идет чересчур уж легко!
– Вот, – крикнул Бельанфан. – Нашел.
Он помахал карточкой и положил ее перед комиссаром. Марей взглянул на мужчину, сфотографированного анфас и в профиль: лицо правильное, пожалуй, даже слишком миловидное, потом прочитал вполголоса то, что значилось на карточке:
Рауль Монжо… родился 15 октября 1924 года в Орлеане… Осужден на год тюремного заключения за кражу… Освобожден 22 декабря 1956 года… Последнее известное местожительство: Париж, улица Аббатис, 39, отель «Флореаль»…
– Так я и думал, – заметил Бельанфан. – Маленькое дельце. На убийцу он не похож!
V
Марея разбудил телефонный звонок. Он протянул руку к ночному столику, снял трубку и без всякого энтузиазма поднес ее к уху.
– Алло, да… Добрый день, господин директор… Да, как будто подтверждается… О! Я не хотел вас беспокоить… Впрочем, возможно, это вовсе и не та нить… Помните, заказное письмо, которое получил Сорбье… так вот, его отправил некий Рауль Монжо. Его имя фигурирует в картотеке… Год тюремного заключения… Я уже отдал все необходимые распоряжения… Как вы говорите?… Да, нет ничего проще. У нас есть его последний адрес… на улице Аббатис. Я поручил это Фаржону. Он начал расследование вчера вечером. Много времени не потребуется… Нет, господин директор, в данный момент я ничего не думаю, ничего не знаю, я жду… Спасибо, господин директор.
Зевнув, Марей положил трубку. Что он думает!.. Люилье, видите ли, желает знать, что он думает! А что тут думать, если в распоряжении убийцы оставалось всего четырнадцать секунд, чтобы исчезнуть! Марей встал, открыл ставни. Комнату залил ослепительно яркий свет летнего дня. Марей с отвращением выпил стакан воды. Думать!.. Думать о других… О Бельяре, например, который просыпается рядом со своей женой и новоиспеченным младенцем… Или о Линде, Девушке с Льняными Волосами… Или о комиссаре Марее, ведь он одинок как перст, вроде этих бедолаг, которых он бросает в тюрьму.
Снова зазвонил телефон. Марей покорно снял трубку.
– Алло… Привет, Фред, дружище… Что?… Я так и думал… Этого следовало ожидать… Минутку, я кое-что запишу…
Он достал блокнот, всегда лежавший наготове в ящике.
– Давай… Значит, в отеле «Флореаль» – ничего… Что они говорят об этом типе?… Ну конечно, не хотят вмешиваться… Ах так! Подожди, я запишу… Монжо и тотализатор… Интересно, а дальше?… Хорошо. Между нами говоря, тайные агенты не имеют привычки играть на бегах… Согласен… И когда же ты с ним встретишься, с этим гарсоном из кафе?… Прекрасно!.. А я сейчас отправляюсь к мадам Сорбье… Слушай, ты звони Мишо. Как только выдастся минутка, я ему тоже позвоню, и он мне все передаст… Пока.
Машина опять закрутилась, и Марей потирал руки. Монжо теперь крышка. Это дело каких-нибудь нескольких часов. Марей разогрел остатки кофе, наточил свою старую бритву и раза два-три провел лезвием по щеке. Все те же привычные жесты изо дня в день. Зеркальце, повешенное на окно, звук скребущей по коже бритвы и лицо, которое видишь перед собой, то и дело гримасничающее, чтобы облегчить бритве борьбу с непокорной щетиной. Но все это не мешает думать, как хотел того патрон… И додуматься, например, до того, что цилиндр-то могли украсть и раньше, а не в самый момент преступления. Может быть, утром, а может быть, и накануне… Или еще когда-то. В конце концов, цилиндра этого никто не видел. Знали только, что он там был… Ну а Сорбье?… Сорбье, конечно, заметил: бы… И ничего не сказал?… Сорбье – сообщник?… Немыслимо. Ну вот! Порез у самого носа. Но бедняжка Линда все равно ничего не заметит. При чем тут бедняжка Линда? Послушай-ка, Марей, не слишком ли много ты о ней думаешь? Она красивая. Такая белокурая, такая непонятная! Словно явилась невесть откуда! Ну да, я думаю о ней и думаю по-хорошему. Хотелось бы помочь ей и еще, чтобы она подняла на меня свои удивительные глаза. Капельку одеколона. Немножко пудры. Синий костюм. Я привык устраивать для себя маленькие праздники из пустяков, для себя одного…
Марей увидел свое отражение в зеркале. Старый дурак! Это в твоем-то возрасте? Ты внушаешь людям страх, хотя по правде-то сам боишься людей. Они такие до ужаса живые, у них столько тайн, силы, хитрости. И любви!..
Марей тщательно закрыл за собой дверь, спустился с лестницы. Золотилась листва в саду Тюильри, а солнце, казалось, ласково пошлепывало его по спине. «Надо будет принести цветы мадам Бельяр и погремушку малышу», – подумал комиссар. Но едва он купил газеты в киоске, у него сразу все вылетело из головы.
Таинственное преступление в Курбвуа. Погиб инженер… Специалист в области атомных изысканий убит выстрелом из револьвера… Необъяснимое убийство на заводе по производству проперголя…
Заметки были довольно туманны, но составлены ловко. Они произведут сильное впечатление! К счастью, о похищении не было пока ни слова. Но это только пока! Марей сел в машину несколько удрученный. Уже сегодня вечером или завтра газеты возьмутся за него. Чем занимается полиция?… Кто нас охраняет?… И пойдет… Позвонят из министерства внутренних дел! Люилье, не повышая голоса, скажет: «Послушайте, Марей, ну приложите усилия. Вы меня ставите в ужасное положение!»
Он бросил газеты на заднее сиденье и тронулся с места. Было еще довольно рано, и он позволил себе небольшую прогулку в Булонском лесу, медленно прокатился по пустынным еще аллеям. Линда, верно, уже встала, и, должно быть, именно она утешает старую Мариетту, а не наоборот. Вряд ли она останется во Франции. Продаст виллу. Исчезнет. Уедет на свой туманный север. Нет, решительно, Марей был настроен на меланхолический лад. Он подъехал к бульвару Морис-Баррес и, прежде чем войти, окинул долгим взглядом дом. Ставни полуприкрыты, молчание, траур. Хотя и раньше-то здесь было, верно, ненамного веселее. Он толкнул калитку. Слева лежал заботливо ухоженный садик. Розы, всюду розы. Клумбы, целые массивы, гирлянды. Своды беседки обвивала глициния. В глубине, справа от виллы, находился гараж. Марей полюбопытствовал, сделав крюк: в гараже стояла сверкающая «ДС-19». С домом гараж не сообщался. Их разделял узкий проход, куда выходили окна одной из комнат, по всей вероятности кухни. Марей вернулся обратно и позвонил. Ему открыла Мариетта: казалось, она еще больше постарела и морщин прибавилось. Узнав его, она невольно отпрянула, словно он стал для нее олицетворением дурных вестей.