— Пока что ей от тебя мало проку.
— Не отрицаю. А у тебя есть какие-то предложения?
— Только одно. Отцу Игнацию нужны переписчики, а такая работа тебе по силам. Вот если бы ты произвел на него хорошее впечатление и вежливо бы его попросил, глядишь, он и предложил бы тебе работу.
— Отец Игнаций уже впечатлен мной, но в отрицательном смысле. Лучше уж просить работу у Дьявола — в этом случае больше шансов быть принятым. Кроме того, не хотелось бы проторчать всю зиму в монастыре. Только представь: несколько месяцев без вина и женщин! Целую вечность вставать к молитве каждые три часа! Нет, Дьявол наверняка сделал бы куда более выгодное предложение!
— Шутки в сторону, приятель! Через месяц ты, возможно, умрешь от холода или от голода! Тебе не следует упускать единственную возможность.
— Единственную возможность! Неплохо звучит. Можно мне будет воспользоваться этой фразой?
— Пожалуйста, только прекрати уклоняться от темы. Ты собираешься последовать моему совету?
— Пан Конрад, что именно, по-вашему, я должен сделать?
— Для начала попроси его исповедать тебя, а затем постарайся немного помолиться.
— Замечательно. Это, конечно же, не повредит, а возможно, и поможет. А владелец борделя придет и позже.
Я покачал головой.
— Иди спать, приятель.
Назавтра мы прибыли в Краков так поздно, что последний километр пришлось преодолевать при свете факелов. Привязав лодку к пристани, Тадеуш сказал:
— Ну, ребята, мы справились. Сегодня можете бесплатно поспать в лодке, а если хотите, идите в гостиницу — слева, вон на той улице.
— За приглашение спасибо, но я больше не хочу спать на мешках с зерном, — сказал я.
— Вполне разделяю мнение пана Конрада, — сказал отец Игнаций. — Только давайте вначале решим вопрос с нашей оплатой.
— Конечно. Чуть не забыл.
Лодочник отсчитал нам со священником по пятнадцать гривен каждому и шесть гривен поэту. Полагаю, он даже не пытался торговаться.
Мы с отцом Игнацием направились к гостинице. Я обернулся и крикнул:
— Тадеуш, а ты не идешь с нами?
— Оставить мое зерно ворам? Я и здесь неплохо посплю. А вы идите и возвращайтесь весной, — если понадобится работа!
— Может быть. Пойдем, приятель! Я угощу тебя пивом.
Поэт, как щенок, послушно пошел за нами.
На постоялом дворе было грязно, пиво оказалось кислым, еда скверной, а прислуга — неприветливой. Но все же было приятно впервые за пять дней иметь крышу над головой и сидеть не на мешках с зерном.
Еда и ночлег стоили по одной гривне, что показалось мне вполне сносным, пока не выяснилось, что нам всем придется спать на одной кровати.
Не знаю почему, но мне казалось странным ложиться в постель с двумя другими мужчинами, хотя за время нашего путешествия каждую ночь, чтобы согреться, мы все вместе свертывались калачиками под моим расстегнутым спальным мешком.
Впрочем, трое в одной кровати — это не самое плохое. Вскоре мы обнаружили несколько тысяч непрошеных гостей. Половину времени я чесался от укусов блох, а чуть заснув, вновь просыпался, так как мои товарищи тоже чесались.
К полуночи я решил, что с меня хватит. Хотя в лодке Тадеуша холодно и неуютно, там по крайней мере нет паразитов. Приглашение, несомненно, оставалось в силе, поэтому я выполз из кровати и на ощупь вышел на улицу через темный коридор.
На улице было не менее темно. Небо затянуто тучами, а никакого уличного освещения не наблюдалось. Я покопался в рюкзаке и нашел огарок свечи. Зажег фитиль зажигалкой, застегнул рюкзак и направился к реке.
Я сконцентрировал свое внимание на свече, и при этом еще смотрел под ноги. Лодки на реке казались черными, тенями и не отличались друг от друга.
— Тадеуш! — крикнул я. — Где ты? Тадеуш! Проснись!
— А? Что? Черт! — услышал я знакомый голос.
Внезапно я понял, что на его лодке четыре фигуры: Тадеуш на корме и трое других мужчин, которые подкрадывались к нему с ножами наготове.
— Берегись! — закричал я, но лодочник уже и так со всего размаху опустил весло на голову одного из них.
Раздался громкий треск — это хрустнули весло и череп бандита.
Я был просто ошарашен. Если бы я поставил свечу на землю и бросился на помощь Тадеушу, пришлось бы драться в полной темноте. Единственной вещью, способной сойти за оружие, был мой топорик, но он лежал на дне рюкзака. Я вытащил складной нож и пытался открыть его одной рукой.
А вот Тадеуш не мешкал. Как только первый грабитель рухнул ему под ноги, лодочник бросил сломанный кусок весла в лицо второму. Тот поднял руки, чтобы защититься от острой, зазубренной деревяшки, а в это время Тадеуш вытащил нож. В мгновение ока он кинулся на своего противника и одним сильным, точным ударом воткнул лезвие под ребра прямо в сердце грабителя.
Третий вор, видя, как Тадеуш расправился с его напарником, а возможно, заметив и меня за своей спиной (все они были очень низкорослыми) — испугался и бросился наутек. Прежде чем я успел раскрыть нож, он пронесся мимо, надеясь скрыться среди деревьев.
Быстрее, чем это возможно, Тадеуш схватил свой лук и, когда грабитель пробегал мимо первых деревьев, выпустил стрелу. Стрела попала беглецу прямо в горло, сбив с ног и пригвоздив к дереву.
Все это произошло в считанные секунды, в гробовой тишине и при тусклом мерцании единственной свечи.
Я посветил возле лодки. Тадеуш, целый и невредимый, убрал свой лук. В голове первого грабителя от макушки до носа зияла глубокая дыра. Очевидно, рана была смертельной.
Второй лежал на спине с ножом, по рукоятку загнанным в солнечное сплетение. Глаза открыты, а на лице застыло удивленное выражение. Он не дышал.
Последний разбойник тихо трепыхался возле дерева. Я, наконец, раскрыл нож и подошел к нему, думая освободить его и оказать первую помощь.
Ко мне подбежал Тадеуш.
— Благодарю, пан Конрад, но это меня они пытались убить, поэтому честь принадлежит мне.
Проявив об убитом не большую заботу, чем если бы он прихлопнул комара, Тадеуш воткнул свой окровавленный нож в яремную вену грабителя и аккуратно разрезал горло, чтобы извлечь стрелу.
Я был настолько потрясен и испуган, что не мог ничего сделать.
— Но разве мы не должны вызвать полицию?
— Полицию? Ты имеешь в виду стражу? Пан Конрад, ты с ума сошел? — Он обыскал труп и вытер нож о брюки грабителя. — Черт, при нем ни гроша.
Лодочник спрятал нож в ножны, заткнул стрелу за пояс и потащил труп по направлению к лодке.
— Не возьмешь ли ты его за ноги? Судя по твоему выражению лица, не возьмешь. Разве ты не понимаешь, что эти головорезы чуть не ограбили и не убили меня?
Он тащил тело, пока не заметил оброненный разбойником нож.
— Вот это вещь! — восхищенно проговорил Тадеуш. — Его «орудие труда». За такой запросто дадут тридцать гривен в любой оружейной лавке Кракова. Так и хочется оставить его себе. Но его могут опознать. Лучше не рисковать. — И он кинул нож метров на двадцать в реку.
— Стой! — крикнул я, но слишком поздно. — Нож понадобился бы в качестве доказательства, что они были вооружены.
— Доказательство? Ты все еще надеешься на стражу? Пан Конрад, наверное, ночь тебя одурманила. Посуди сам! Мы же здесь чужаки. А эти люди, несомненно, местные, у них здесь десятки друзей и родственников, которые готовы поклясться в их честности и добропорядочности. Нас обоих на полгода упекут за решетку, даже если признают невиновными, что крайне маловероятно. Лично мне не хочется болтаться на виселице.
К этому времени он дотащил тело до реки и подтолкнул, чтобы его подхватило течение. Оружие и тела двоих других разбойников нашли свой последний приют в той же водяной могиле.
Боже Праведный! Я провел пять дней в обществе хладнокровного убийцы!