В коридоре поджидал Роман с моей одеждой, взятой напрокат. Она была постирана и сложена. Некоторые вещи выглядели так, будто их терли между двумя камнями, но я сделал вид, что не заметил. Еще он держал кошелек с серебряными монетами.
— Благодарю за то, что дал мне взаймы, пан Конрад. Возвращаю долг.
— Спасибо, приятель. Но почему бы тебе не оставить кроссовки? Они тебе в самый раз.
— Еще раз благодарю, но они не подходят к моей рясе. А ты слышал новости о той потаскушке Маленке?
— Нет, а что случилось?
— Она получила самую что ни на есть постоянную должность у владельца таверны.
— Правда?
— Да. Они уже вывесили объявление в церкви и через месяц поженятся.
— Просто невероятно, будь я проклят!
— Что ты, пан Конрад. Полагаю, ты спас ее душу своими тремя гривнами. Да благословит тебя Бог!
Что-то странное было в его взгляде. Зависть? Восхищение?
Я вернулся к Борису Новацеку, который все еще пил в гостинице.
Он удивил меня утром, облачившись в полное обмундирование. Мы съели холодный завтрак и отправились в путь, взяв с собой двух лошадей и мула. Я ехал на своей рыжей кобыле — в честь девушки из Закопане я назвал ее Анной, — используя в качестве одной из седельных сумок свой рюкзак. Сверху «ехал» мой щит. Копье одним концом упиралось в углубление в стремени, верхнюю часть древка удерживал зажим на седельной луке.
Борис (выпив прошлым вечером пива, мы решили в неофициальной обстановке называть друг друга по именам) ехал на сером мерине, везя пару небольших, но очень тяжелых седельных сумок. Он вел мула, нагруженного припасами, кожаным мешком с пивом и некоторыми «предметами роскоши» — сахаром и перцем. Обе эти «ценности» стоили одну пятую эквивалентного веса серебра. Их доставили из Индии.
Мы ехали по тропе к северу от Вислы, направляясь на запад. Анна уверенно ступала по дороге, которая была мне еле видна. Ее не пугали странные звуки или летящие по ветру листья. Замечательное животное. Нам нужно было идти по этой тропе до тех пор, пока река не повернет на юг, затем перейти на другую тропу, также ведущую на запад к реке Одре, а затем на юг в Моравию. В случае удачи мы надеялись добраться до Моравских ворот — низкого перевала между Карпатами и Судетами, вечером четвертого дня — 26 декабря.
После этого предстояло более легкое путешествие при теплой погоде в Венгрию, где мы купим 144 бочонка вина, чтобы весной доставить их краковскому архиепископу. Это вино предназначалось исключительно для мессы и, конечно же, не имело никакого отношения к пристрастию архиепископа к красным венгерским винам.
Утро было в самом разгаре, когда мы прошли бенедиктинское аббатство в Тынице, высоко на белых скалах на другой стороне реки, но с тех пор, как выехали из Кракова и до десяти часов утра мы не встретили ни единой живой души.
Борис ехал рядом со мной, и мы беседовали. Разговаривать в темноте было затруднительно, потому что мы не могли видеть жестикуляцию друг друга. Ему хотелось узнать об арабских цифрах, и я пустился в объяснения.
Борис быстро понял основные положения. Его позабавило существование нуля («Специальный знак, который обозначает „пустое место“! Ха-ха! ), но вскоре он понял всю его пользу. Я рисовал цифры в воздухе, как будто на школьной доске, и он без труда запомнил их очертания. Новая система числовых обозначений показалась ему выдающимся изобретением. Он все еще продолжал размышлять о десятой цифре, как вдруг мы услышали позади себя конский топот. Мы с Борисом расступились по краям тропы, чтобы пропустить всадника.
Тот резко остановился посередине и повернулся к моему хозяину. Он вел себя так, как будто меня вообще здесь не было.
— Ты Борис Новацек?
— Да.
— Ты вор! Ты не выплатил долг! — воскликнул незнакомец с сильным немецким акцентом.
— Кто ты и почему называешь меня вором?
— Я называю тебя вором, потому что ты не уплатил двадцать две тысячи гривен, которые должен торговцу тканями Швайбургеру. А он твой долг продал мне!
— Я тебе ничего не должен, потому что я тебя не знаю. Что до Швайбургера, то мой долг истекает на Рождество, а сегодня только двадцать третье декабря.
Перебранка накалялась все сильнее, и я насторожился. Я не был знаком с юридическими тонкостями дела, но очевидно, что моим долгом было защищать Бориса.
Незнакомец, кажется, забыл обо мне, потому что, потрясая кулаком, потянулся достать из-за спины нож.
Я не собирался пускать в ход меч и убивать его, поэтому схватил всадника за шиворот и вытряхнул из седла. Я намеревался перекинуть его через голову и бросить на землю. Затем я мог вытащить свое копье и предотвратить нападение.
Но он оказался намного тяжелее, чем я предполагал. Пролетая в воздухе, он выбил у меня из рук копье, которое я пытался подхватить правой ногой. Таким образом легко выпасть из седла — что, собственно, и произошло. Я никогда не считал себя хорошим наездником.
Я выскальзывал из седла вправо, но руками вцепился в кредитора, поэтому не мог схватить рукоятку меча. Моя правая нога выскользнула из стремени, что остановило падение копья. Отчаянно пытаясь найти стремя, я выпустил копье. В заключение я подумал: черт возьми, почему я? — и упал на землю, запутавшись в, клубке рук, ног и оружия.
Лошади бросились в разные стороны, и мы мгновенно расцепились. Не успел я подняться, как он уже вскочил на ноги и начал вытаскивать меч. К счастью, его первый удар был нацелен влево, потому что я парировал его прежде, чем вытащил меч из ножен.
Я вовремя вытащил меч, чтобы отразить сильный удар, направленный мне в голову.
— Эй! Остановись! Я с тобой не спорю! — закричал я и блокировал удар в правый бок.
— Ублюдок! — завопил мой противник, пытаясь еще трижды нанести удар по моему черепу.
— Я тебе не враг! — Я отразил удар в левую ногу. — Я просто пытаюсь не дать тебе совершить убийство.
Защита почти всегда требует меньше движений, чем нападение, и поэтому она быстрее. Кроме того, моему противнику недоставало умения обращаться с оружием и, главное, напрочь отсутствовала способность к обманным приемам и уловкам. Каждый удар он обозначал еще до того, как его нанести.
— Ты ездишь с ворами! — Он еще дважды нацеливался в мою правую ногу.
Что у него было, так это тяжелый меч и невероятная выносливость и настырность.
— Учти, я не хочу причинить тебе вреда!
Он снова нацеливался мне в голову.
Когда-то я лучше всех в университете владел саблей, но уже шесть лет не практиковался. К тому же я отражал выпады фехтовальной шпаги, которая весит в десять раз меньше, чем сабля моего противника.
— Ты польский вор и лжец, как и все твои друзья! — Он продолжал вращать саблей в воздухе.
— Может, мы остановимся и поговорим? Ты вообще когда-нибудь устаешь? — Моя правая рука начала неметь.
— Ублюдок! — завопил он и начал еще быстрее размахивать шпагой.
В двадцатом веке я подумал бы, что здесь не обошлось без допинга.
Наконец он приблизился ко мне и нанес удар в правое плечо. Он не повредил ни кожу, ни кость, но было больно. Я понял, что игра в защиту не может продолжаться бесконечно. Придется его обезвредить.
Как только подвернулась возможность, я отклонил его меч вправо. Противник же не рассчитал сил, и я согнулся пополам под его мечом. Затем, выставив руку вперед — голова и тело в вертикальном положении, — я сделал быстрый выпад в сторону противника.
В фехтовании все происходит настолько быстро, что даже не успеваешь рационально проконтролировать. Чтобы руки и ноги рефлекторно работали правильно, нужно тренироваться годами. Именно так набирают очки.
Именно так я вонзил свой меч в шею противника, разрезав его трахею и по меньшей мере две артерии. Вероятно, он был мертв еще до того, как упал на землю, но продолжал истекать кровью. О Боже, сколько было крови!