Я уставился на мертвое тело, не в силах поверить, что я сделал.
— Отличная работа, пан Конрад! Но была ли в этом такая уж необходимость?
— А?
Мне еще никогда не приходилось никого убивать.
— Зачем ты выкинул его из седла?
Борис собрал лошадей и спрыгнул на землю.
— Разве ты не видел? — немного погодя произнес я. — Он вытащил из-за спины нож. Собирался тебя убить.
— А, вон он, этот нож — лежит на земле! Прошу прощения, пан Конрад. Ты спас мне жизнь! Теперь я твой должник.
Борис наклонился над трупом и обыскал его.
— Я только зарабатываю свое жалованье и должен тебе примерно три тысячи гривен.
Я убийца.
— Больше не должен, пан Конрад. Смотри.
Он показал мне кошелек, который нашел у покойника. Там было с килограмм золота.
— Это примерно восемь тысяч гривен, или я не Борис Новацек. И еще вот что! У него под одеждой кольчуга! Если бы ты нанес ему удар мечом, то меч зацепился бы за кольца, и тогда бы он отсек тебе голову!
Борис быстро раздел убитого, а я тупо смотрел на него. Когда он справился, труп остался полностью голым.
— Оттащи его подальше от дороги, ладно? Когда он начнет разлагаться, то приобретет отвратительный вид, а вдруг тут будут проезжать дамы.
Так на языке тринадцатого века он объяснял мне, что мусорить нехорошо. Я оттащил труп. Когда я вернулся, к лошади убитого был приторочен сверток. Борис уже взобрался на своего коня.
— Пан Конрад, я полагаю, что смогу продать эту лошадь и доспехи за четыре тысячи гривен. За золото можно получить еще восемь, значит, всего двенадцать. Это наша общая добыча. Главную работу сделал ты, однако ты состоишь у меня на службе. Таким образом, я думаю, что нам причитается поровну. Согласен?
— Как скажешь.
Иисус Всемогущий! Я только что убил человека. Убил и спрятал тело. Теперь я делил его имущество. Борис увидел мое выражение лица.
— Не можем же мы оставить все это на дороге для какого-нибудь вора! Итак, твоя доля — шесть тысяч из двенадцати, но ты должен мне три, значит, тебе остается три.
Я положил деньги в кошелек. Вместе с моими пятьюдесятью гривнами теперь у меня была значительная сумма. Двухгодичный доход за одно убийство.
— Не забывай, что ты спас мне жизнь. Прошу, прими в знак моей признательности еще тысячу.
Я спрятал и ее в кошелек и взобрался на лошадь.
— И вот еще что, — сказал Борис, когда мы ехали по тропе. — Этот человек, кто бы он ни был, не имел при себе переводного векселя, и я думаю, что скорее всего он обыкновенный вымогатель. Но если он и вправду купил у Швайбургера долг, и если у него нет наследников, мой долг прощен, и я сэкономил двадцать две тысячи. Если эти невероятные события перестанут быть тайной, ты заработаешь еще одиннадцать тысяч.
Некоторое время я молчал.
— Так значит, ты в долгах? — наконец произнес я.
— Ну, не совсем, но очень удобно, скажем так… отложить выплату на несколько месяцев. Видишь ли, прошлым летом я обнаружил в Кракове отличные русские меха. Я знал одну семью в Пеште, которая может ими заинтересоваться. Но поскольку я уже вложил кучу денег в покупку янтаря, то не мог позволить себе приобрести много мехов и оплатить их перевоз в Пешт. Поэтому я оставил янтарь знакомому немецкому торговцу шерстью, и он одолжил мне двадцать две тысячи гривен. Торговля пошла хорошо, и я вернулся в Польшу с медью и образцами вина, закупленного возле Пешта.
— Погоди, Борис. Ты говоришь, что привозил медь в Польшу?
В двадцатом веке Польша является одним из главных экспортеров меди. Очевидно, рудники возле Легницы еще не открыты.
— Конечно. Торговля медью приносит доход, хотя и не слишком большой. Ты понимаешь, что я недостаточно богат, чтобы участвовать в таких крупных предприятиях, как торговля тканями, поэтому лучшее, что я могу сделать, — это соединять отдельных торговцев с различными запросами, которые не знают о существовании друг друга. Так и я сделал с одним сортом красного венгерского вина. Оно не высоко ценится в Венгрии и потому дешево, однако краковскому епископу оно пришлось по душе. Он заказал большое количество по цене, которая полностью возместит мне все издержки. Трудность в том, что рынок янтаря сейчас небольшой, и уплати я долг Швайбургеру, я не смог бы доставить заказ епископа. Я навел справки и выяснил, что у моего кредитора не было острой нужды в деньгах, поэтому решил отсрочить выплату до весны. Это весьма выгодно, хотя мне и придется уплатить ему убытки.
— Ты имеешь в виду дополнительный процент с его денег?
— Процент? Как ты можешь так думать, пан Конрад? Разве тебе неизвестно, что брать процент — это стяжательство, преступление против Церкви?
— О… Тогда что в первую очередь получит Швайбургер за то, что одолжил тебе деньги?
— Да ничего. Конечно, он беспокоился о сохранности своих средств и настаивал на том, чтобы его люди привезли их мне. Мне пришлось согласиться заплатить им за эту работу. Это обошлось мне в тысячу двести гривен, но заем был беспроцентным.
— И ты заплатишь ему не проценты, а убытки или другие затраты на перевоз, если вернешь деньги позже.
— От тысячи до полутора тысяч гривен в зависимости от того, насколько будет отсрочена выплата. Именно так делаются дела.
До полудня мы ехали молча, а затем мой спутник произнес:
— Пан Конрад, ты получил удар в плечо, он не опасный?
— Нет. Возможно, там сейчас синяк размером с мое лицо, но рука работает нормально.
— Тогда почему ты так мрачен? Два дня у меня на службе — и уже богат!
— Я ненавижу убивать.
— В нашем деле без этого не обойтись.
— Что верно, то верно.
— Еще как! Удар, который ты ему нанес, был просто замечательный. Твое лезвие вдруг оказалось на другой стороне его меча. Затем ты даже не ударил его! Ты выпрямил руку и как будто толкнул его, и твое лезвие вышло с обратной стороны его шеи!
— Это называется двойной удар. Ты бьешь по его мечу, и когда он отодвигается, чтобы отбить твой удар, опускаешь свой меч под его клинок и бьешь с другой стороны.
Борис смаковал мой поединок так же, как ему не терпелось снова поторговаться. Я удивился, что он не заказал пива.
— В следующий раз, когда мы спешимся, ты должен показать мне, как это делается. Мы потеряли время, и нужно пройти Моравские ворота, пока погода не испортилась. Уже шестой час. Шестой, а мы с утра еще ни глотка не сделали!
Он расстегнул свой кожаный мешок с пивом и начал жадно пить. Затем протянул мешок мне, и я понял, что тоже испытываю жажду.
— Во время драки лошади отдохнули. Может, перекусим прямо в седле?
— Ты хозяин, как скажешь, так и будет.
Мы продолжили путь. Когда спешишь, нельзя все время скакать галопом — это плохо для лошади. Надо чередовать аллюры. Сейчас мы ехали рысью.
Еще засветло мы проехали мимо города-крепости Освенцим.
— Можно перебраться через реку и переночевать здесь, пан Конрад, но боюсь, что погода переменится. Если снег пойдет раньше, чем мы пройдем через Ворота, наш добрый епископ с опозданием получит свое вино.
— Как скажешь, Борис, хотя погода весь день была хорошая.
Я не привык ездить верхом и очень устал. Лошадь у меня была отличная, но десять часов в седле — это уже слишком.
— Да, а земля достаточно тверда для хорошей езды. И все равно у меня такое предчувствие, будто что-то не так, и я беспокоюсь.
Так мы продвигались до самой темноты, кормили лошадей и давали им отдохнуть. Когда взошла луна, мы снова пустились в путь.
Через три часа все лошади, кроме Анны, начали спотыкаться, и настала пора остановиться. Я поставил палатку, развел костер, достал немного вяленой оленины и бросил ее вариться в ячменную похлебку. Борис же тем временем стреножил и разгрузил лошадей.
После того как мы вдвоем втиснулись в мою круглую палатку, Борис сказал:
— Это арабская арифметика очень интересна, и я вижу, что как только к ней привыкнешь, она кажется намного проще, чем старая римская. Но в ней есть один недостаток старой системы.