Но, как всегда, когда я был напуган и не знал, что делать, во мне просыпался актер. Я говорю притворные слова, совершаю притворные действия и сам пытаюсь в это поверить.
— Спокойно, Михаил, спокойно. Не волнуйся, мы позаботимся о тебе.
Вокруг начала собираться толпа. Я указал на длинноногого юношу:
— Эй, ты! Беги в замок и скажи Кристине или еще кому-нибудь из девушек, что мне нужен чистый кухонный стол, застеленный чистой материей. А также большой котел с кипятком и как можно больше чистых салфеток. Пусть приготовят все как можно быстрее! Теперь беги!
Он умчался.
— Теперь ты, сними с меня плащ. Расстели на земле, вот здесь. — Я все еще держался одной рукой за жгут. — Мне нужно восемь мужчин! Становитесь сюда. Остальные сзади. Теперь поднимите его! Осторожнее! Положите его на плащ! Так. А теперь поднимите плащ! Нет! Лицом туда, дурак! А теперь мы понесем его в замок.
Я шел рядом, продолжая придерживать жгут и натужно пытаясь вспомнить, что же делать дальше. Мне ни разу не приходилось сталкиваться с подобными ситуациями. Кроме… кроме… Однажды на рождественских каникулах в общежитии я две недели совершенствовал свой английский, читая романы Форестера о Хорнблауере. Там был очень подробный отрывок, где замечательный мистер Буш потерял ногу в бою, и его лечили врачи начала девятнадцатого века. Боже мой, я надеялся, что Форестер знал, о чем пишет.
Мы положили Михаила на кухонный стол.
— Хорошо. Теперь поднимите его и вытащите мой плащ, он недостаточно чистый. Первое правило обработки раны заключается в том, что ее нужно содержать в чистоте.
Я начал читать лекцию, действуя так, как будто это было занятие по медицине — частично для того, чтобы хоть немного успокоить Михаила, частично чтобы самому вспомнить, что делать, но в основном, чтобы немного отвлечь истекающего кровью человека.
Я попросил графа держать жгут и разрезал своим ножом одежду Михаила; вымыл руки и раздробленную ступню, не переставая повторять о важности чистоты. Ступня напоминала мешок с камнями. Мы влили в раненого несколько литров вина, и я немного выпил сам.
— Один или два перелома можно вылечить, — сказал я. — А эту ступню нужно ампутировать.
Толпа зашумела.
— Это не так уж страшно. Позднее мы сделаем ему новую ногу, деревянную.
Я вымыл свой нож в вине, а затем в кипятке. Затем взял пару ножниц и тоже продезинфицировал их. Еще нужна нитка и игла, вспомнил я. Попросив Ламберта ослабить жгут, я нашел артерии, увидел, откуда хлещет кровь. Мне пришлось отрезать плоть, чтобы их обнаружить. Найдя их и перевязав, я оставил длинные нити, как упоминалось у Форестера. Обрезал кожу и натянул ее на икру. Кость обычно перепиливали, но здесь не было ни одной подходящей пилы. Я вымыл меч и одним ударом перерубил кость. Затем почти полностью зашил рану. Я оставил торчащие из артерий нити и жгут из прокипяченной ткани. Форестер подчеркивал необходимость оттока гноя.
Михаил относительно неплохо перенес операцию, учитывая, что ампутацию провели без обезболивающих средств, за исключением вина. Большую часть времени его даже не приходилось держать. Видите ли, бедняга хотел поверить в мои действия. Ему было необходимо верить моим словам, и он верил.
Мы поместили Михаила в одну из свободных комнат в замке, и толпа разошлась.
Я встретил пана Стефана, когда он шел на свое ночное дежурство, закутанный с ног до головы, чтобы не замерзнуть. Долгие одинокие ночи начали сказываться на нем. Он выглядел уставшим и старше, чем месяц назад.
— Пан Конрад, я слышал, что ты отрубил крестьянину ногу на кухонном столе. За что же он заслужил такое наказание?
Я был заляпан кровью и сильно устал.
— Заслужил? Он вообще этого не заслужил. Он ранен, и чтобы ему стало лучше, мне пришлось ампутировать искалеченную ступню.
— Значит, в твое колдовство входят кровавые ритуалы?
— Колдовство? Черт возьми, я…
— О, прости. — Он поднял руку. — Я перебиваю тебя. Ты должен понять, как я устал нести караул каждую ночь, от заката до рассвета, а ты в это время преспокойно спишь с какой-нибудь девкой.
— Да. Я знаю, что у тебя трудная работа. Но осталось каких-то пару месяцев.
— Еще пару месяцев, чтобы ты в дневное время мог строить из себя деревенского плотника.
— Слушай, пан Стефан. Если бы меня сегодня там не было, Михаил потерял бы больше, чем ступню. Он бы мог потерять жизнь.
— Ну и что с того? Какая польза от увечного крестьянина?
— Ты просто отвратителен.
— Это я отвратителен? Ты только что залил кухонный стол человеческой кровью! Мне приходится есть с этого стола, когда ты дрыхнешь. — Он громко затопал прочь.
Михаил был образцовым пациентом. Рана не вызвала серьезного воспаления и, казалось, заживала хорошо. Я навещал его по несколько раз в день. За Михаилом ухаживала жена, она даже спала рядом с ним. Детей, включая привезенного мной ребенка, отправили по соседям. Сюда Игнацию приносили только на время кормления.
Мы говорили о его будущем. Он подумывал о том, чтобы стать торговцем. Ведь торговцы в основном на лошади, не так ли? Я пообещал одолжить ему денег и познакомить с Борисом Новацеком.
Через месяц я аккуратно вытащил длинные нити, убрал гнилые концы артерий и затем зашил рану. Казалось, все шло хорошо. Через несколько недель мы уже собирались перенести Михаила домой.
Затем однажды ночью у него началась лихорадка, и к утру он был мертв.
Я не знаю почему.
Через две недели после похорон Ламберт решил, что неплохо женить кузнеца Илью на вдове, и через месяц, на Пасху, сыграли свадьбу.
В подчинении у Ламберта было одиннадцать баронов. Граф наделял их землей. У каждого из них имелся свой форт или особняк, и у всех, кроме одного, в подчинении были рыцари, часто со своими собственными поместьями. Количество рыцарей варьировалось от нуля до двадцати шести. В дополнение к этому пятнадцать рыцарей, включая меня, подчинялись непосредственно графу.
Большинство знати получало свои титулы по наследству, но и у простых людей была возможность возвыситься.
Конечно же, Окойтцем управлял граф. У нескольких специалистов — кузнеца, плотника, пекаря и некоторых других — была своя сфера деятельности, и они работали под руководством графа. Сам замок управлялся постоянно меняющейся группой юных служанок, но при более пристальном наблюдении я заметил, что сильное дисциплинирующее влияние на них оказывала повариха.
У крестьян было полдюжины старост, которые, в свою очередь, получали указания от Петра Корженевского. Этих лидеров не выбирали и не назначали; они занимали свои должности и руководили работой на основе системы соглашения, которую я так и не смог понять. Люди просто обговаривали дела, и затем каким-то образом все было сделано.
Петр не имел официальной должности или звания. Теоретически все крестьяне работали непосредственно на Ламберта. Пробыв в Окойтце несколько месяцев, я понял, что именно Петр являлся главным управляющим всего города.
Знание структуры Окойтца оказалось для меня весьма полезным в последующие годы. Большинство знати интересовалось исключительно поединками, охотой и «статусными играми» друг с другом. Если мне что-то требовалось для собственного «поместья» — санитарные меры или рабочие для фабрик, — достаточно было попросить одного из моих подчиненных обговорить все с неформальным управляющим.
Но я забегаю вперед.
ГЛАВА 16
Моим третьим подвигом был ткацкий станок. Граф настоял на том, чтобы установить его в зале. Он был недоволен положением дел в ткацкой промышленности и хотел похвастаться станком перед своими летними гостями. У него полностью отсутствовало понятие о хранении выгодного торгового секрета в тайне. Я не заметил, чтобы он когда-либо беспокоился о деньгах. Им руководило исключительно желание положить конец удушающей монополии в производстве материи.