— Не одна, а две. Имели место совершенно дурацкие нарушения правил безопасности в обоих порталах: двадцатого и тринадцатого веков, — сказал Том.
Он был моим собутыльником в ВВС США задолго до начала наших путешествий во времени. Через много лет мы с удивлением для нас обоих узнали, что он мой отец. Также были некоторые проблемы… связанные с моей матерью, которые я предпочитаю не обсуждать. Путешествия во времени имеют некоторые недостатки.
— А мы не в состоянии отправить его назад? — спросил я. — Анахронизмы могут иметь крайне отрицательные последствия, а у нас нет намерения приумножать несчастья человечества.
— Невозможно. Его обнаружили только через десять лет, когда я наблюдал вторжение монголов в Польшу.
— О… — Если Конрада Шварца обнаружили в 1241 году, значит, это установленный факт, вроде трупа, о котором я упоминал ранее. — Значит, мы ничем не можем помочь бедняге.
— Мы не можем отправить его обратно, пока он не проведет здесь по меньшей мере десять лет. Но кое-что мы все-таки можем для него сделать, и я уже сделал. Например, провел деконтаминацию. В тринадцатом веке были не такие болезни, как в двадцатом. В Польше тринадцатого века не знали ни сифилиса, ни гонореи, ни угревой сыпи. И я не заметил, чтобы наш пьяный Конрад принес с собой эти заболевания. Далее, в двадцатом веке исчезла оспа, проказа приняла более мягкие формы по сравнению с прежними временами, а чума стала одной из разновидностей обычной простуды.
«Мерцающий свет», под которым он спал в гостинице «Красные ворота», сделал больше, нежели просто осветил путь из транспортационной капсулы. Он уничтожил в нем все чужеродные микроорганизмы и дал полный иммунитет от всех болезней.
Одно из главных преимуществ перемещений во времени — то, что у тебя есть возможность сделать важные дела. Я провел большую часть своей жизни, помогая строить техническую цивилизацию в 63 веке до нашей эры. Она обеспечивает нас большинством нашего персонала и некоторыми очень сложными технологиями. А также там просто приятно жить.
— Раз уж речь зашла о болезнях, Том, что там у этого священника?
— У отца Игнация? Ничего. С ним все в порядке.
— Но эти огромные ступни в мозолях?
— Это не болезнь. Так обычно выглядят ступни человека, всю жизнь ходившего босиком по камням и снегу.
Голая официантка, улыбаясь, объявила ленч, и мы сделали перерыв.
К часу дня мы вновь вернулись к экрану.
ГЛАВА 3
— Вставай, Конрад! Вставай!
Отец Игнаций тряс меня за плечо. Я находился в темной, вонючей, задымленной хижине с бревенчатыми стенами, земляным полом и соломенной крышей. Я все вспомнил. Босоногий святой. Снег. Тринадцатый век.
— Да-да, отец. Я проснулся. Что случилось?
— Ничего не случилось. Бог счел нужным подарить нам новый день. Как истинные христиане, мы не должны растратить его дар впустую. Пойдем, нам пора отправляться в путь.
— О да. Конечно. — Я начал собирать свои вещи. — Угли еще теплые. Давай приготовим завтрак и попьем кофе перед дорогой.
— Что? Есть сразу после пробуждения? Это привычка лентяев. Пойдем. Я уже попрощался с хозяином, и теперь нужно поторопиться.
Мне всегда почему-то бывает трудно отстаивать свою позицию на голодный желудок, и вскоре мы уже брели на север в тусклом свете зарождающегося дня. По мере приближения к реке Дунаец снега становилось меньше. Мы обнаружили маленькую деревянную пристань, но лодки там не было.
— Зачем же было так спешить, отец? Лодка отплыла без нас?
— Да. Вчера утром, и это была последняя лодка в этом году. Тебе не следовало терять сознание так рано, Конрад.
— Я просто заснул.
— Мне показалось, что ты потерял сознание. Затем я выслушал исповеди наших добрых хозяев — Ивана и Марии, и помолился за их семью. Они сказали мне про лодку.
— Какой нам прок от уплывшей лодки?
— Правильно, уплывшей. Но с командой из двух человек. Рулевой и странствующий поэт — бездельник, бесполезный тип. Несмотря на снег и дождь, уровень воды в реке все еще низкий, и человек шесть было бы лучше, чем двое. Возможно, Бог распорядится так, что мы найдем их севшими на мель и нуждающимися в нашей помощи.
Мы шагали по тропе вдоль реки.
— Что ж, пойдем. Но, по правде говоря, у меня больше нет надобности добираться до Кракова. Моего дома там нет. У меня вообще больше нет дома. Нет матери. Нет работы.
Я чувствовал, что попал в западню, и с трудом сдерживался, чтобы не разрыдаться.
— Мы будем молиться за твою мать, сын мой. Не забывай, что она не умерла, она просто где-то еще. Что же до твоего дома, это всего лишь материальное препятствие, и при необходимости его можно устранить. Ты образованный, здоровый молодой человек — ну, может быть, слегка высоковат, — и тебе будет несложно найти подходящую работу. Я уже упоминал, что у меня есть задание в Кракове. Оно состоит в том, чтобы возглавить отдел переписчиков францисканского монастыря. Мне приказано увеличить число переписчиков и основать хорошую библиотеку. Ты умеешь читать и писать, и ты говорил мне, что знаешь алгебру и Эвклидову геометрию.
Не говоря уже об аналитической геометрии, интегральном и дифференциальном исчислении и компьютерном программировании, подумал я.
— Ты предлагаешь мне работать на тебя в качестве переписчика?
— А почему бы нет? Ты сказал, что твоя предыдущая работа в основном была у чертежной доски. Судя по твоему описанию, это нечто вроде копировального стола.
— Хм. — Мысль о постоянной работе немного взбодрила меня.
Я вырос в стране, где политика правительства основана на в общем-то разумных социалистических принципах. Хотя подобная система и не одобряет чрезмерного обогащения, она все же гарантирует, что обо всех людях будет проявлена забота. А вот из уроков истории я помнил, что в тринадцатом веке правительство позволяло народу — своим соотечественникам — умирать с голоду!
— Мне отчасти нравится твое предложение, хотя есть и некоторые проблемы. Во-первых, я не думаю, что готов принять постриг.
— Я согласен с тобой, сын мой. Ты не готов к такому внезапному решению, но в этом нет надобности. Тебя возьмут в качестве брата-мирянина, и ты не должен будешь давать обет.
— Следующая проблема заключается в том, что я не знаю, справлюсь ли с работой переписчика. Это не совсем то, чем мне приходилось заниматься раньше.
— Я тоже не знаю этого, сын мой, и поэтому мое предложение предварительное и временное — по меньшей мере на зимний период.
— Затем еще вопрос о вознаграждении за мой труд, отец. Каковы расценки за работу?
— У меня нет ни малейшего представления о расценках в Кракове. Когда спрос большой, а переписчиков мало, оплата может быть очень высокой. В любом случае тебе гарантируется крыша над головой и еда в желудке.
— Тогда отлично, отец. Я согласен работать на тебя в течение некоторого времени на твоих условиях.
Снегопад закончился. Небо было ярко-синего цвета, а вечнозеленые деревья немного оживляли унылый ландшафт.
— Вот и замечательно! Я рад, что все устроилось, ведь я беспокоюсь о тебе. Теперь вот что. У меня к тебе тысячи вопросов. Вчера, будучи твоим исповедником, я должен был сосредоточить внимание на твоих грехах. Сегодня же я твой спутник и будущий работодатель, и поэтому имею право задавать вопросы по своему усмотрению. Теперь скажи мне, прав ли я. Ты родился в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году от Рождества Христова?
— Верно, отец.
— В двадцатом веке! Расскажи мне про церковь, сын мой! Папа все еще правит из Рима? Им повелевают немцы?
— Папа главенствует в Ватикане; светская власть не имеет над ним силы. Немцев оттеснили к северу от Альп и к западу от Одры.
— А сам Папа — что с ним? — Священник дрожал от волнения.
— Его зовут Иоанн Павел II, и — тебе это понравится — он, как и ты, поляк, урожденный Кароль Войтыла. Хороший человек и замечательный Папа.