— Я понимаю, какая это ответственность и опасность! — Татьяна расправила плечи. — От меня никто ничего не узнает. Пусть хоть пытают, я никому ничего не скажу.
Николай едва заметно хмыкнул. Уж он-то, может, и не знал лично, но точно догадывался, как можно заставить человека говорить. Я вздохнул. Ну что ж, каждый сделал свой выбор.
И я рассказал о Победе в 1945 году, о том, как новый руководитель государства, пришедший после Сталина, обвинил предшественника во всех мыслимых и немыслимых грехах, о последующих взлетах и падениях, о перестройке, разрушившей всю экономику, о 1991 годе, когда несколько предателей, наплевав на волеизъявление народа, буквально разорвали Союз на части, о снятом с флагштока Кремля красном знамени и поднятом триколоре, о лихих 90-х, когда страной правили фактически бандиты, о том, что в 2020-м на момент моего ухода все наиболее значимые отрасли и предприятия находились в той или иной степени под контролем иностранцев.
К концу моего монолога мужчины сидели со сжатыми кулаками, а Татьяна платочком утирала слезы.
— Твою мать! — Федор едва не сплюнул на пол. — И бутылку убрал уже. Танька, подай-ка, там, за печкой.
Вкуса крепчайшего самогона, по-моему, ни Федор, ни Николай не почувствовали. Таким было потрясение от услышанного.
— И что теперь, все зазря? — Николай добела сжал кулаки.
— Ну почему зазря? Это история того, другого мира. Все, о чем я рассказывал, еще не произошло, и в наших силах многое изменить. Как поется в нашем пролетарском гимне, «мы наш, мы новый мир построим…». Вот мы и будем его строить! — как можно увереннее сказал я. Хотя, если честно, я даже не представляю, как повернуть эту махину под названием история на другие рельсы. И куда эти рельсы, в случае, если получится, приведут нас всех.
— Хороши строители, ничего не скажешь, — усмехнулся Федор. — Ну вы двое еще куда ни шло, я — увечный, да девчонка. Много мы такой артелью понастроим.
— Главное — начать, а там увидим.
Такой вот разговор состоялся у нас накануне. Засиделись допоздна. Моим собеседникам было интересно услышать о будущей жизни, о технике. Татьяна спросила, знаю ли я, сколько они все проживут.
— Знаю, но не скажу. Тем более что про Федора мне ничего не известно. Я даже не знал о его существовании.
— Но почему? Ведь мы бы точно знали, что успеем сделать в жизни, а что нет.
— Ну вот представь себе, что тебе сказали, что ты проживешь сотню лет. Ты, уверовав в это, теряешь всякую осторожность, лезешь в самое пекло и в итоге вскоре погибаешь. Или, наоборот, тебе сказали, что ты через месяц умрешь. Ты запираешься дома, никуда не выходишь, ни с кем не общаешься и не совершаешь какой-то поступок, совершить который было тебе предначертано. И где-то кто-то, допустим, гибнет, у него не рождается ребенок, который должен был совершить великое открытие, спасшее все человечество. В этом вопросе все очень сложно, так что пусть все идет так, как должно, тем более что мир теперь будет меняться.
Поняла ли меня Татьяна? Надеюсь, что да. Во всяком случае больше таких вопросов не задавала. А с утра что-то вкусное кашеварит на кухне. Пора и мне прекращать изображать из себя приложение к матрасу и вставать навстречу новому дню и новой жизни.
— Ой, Михаил, доброе утро! — Улыбка Татьяны осветила кухню не менее ярко, чем утренний солнечный свет. — А я вот картохи свежей подкопнула и драников решила нажарить. Меня их готовить соседка баба Настя научила. Вкусные получаются.
— Доброе утро, хозяюшка, — я невольно улыбнулся в ответ. — Что-то заспался я. Все уже по делам разбежались?
— Колька спозаранку на службу убежал, а дядя Федя в огороде картошку копать начал, пока погода стоит хорошая.
Федор действительно нашелся в огороде, где, опираясь на лопату как на костыль, довольно проворно подкапывал густые кусты картофеля.
— Бог в помощь!
— Ага, помогает. Без дела сидеть не дает. — Федор с прищуром посмотрел в мою сторону. — Отоспался чуток?
— Есть такое дело. Сам не ожидал, что столько просплю. Обычно привык рано вставать, а тут вот… — Я развел руками как бы извиняясь.
— Ну так оно и понятно. После нар выспаться — это первое дело, да еще в баньке попариться. Ты, Миша, как насчет баньки-то?
— Всегда за. Правда там, — я мотнул неопределенно головой, — в последнее время особо не парился, сердечко пошаливать начало, а вот раньше, что называется, от парилки за уши не оттянешь.