Сегодня с самого утра начали готовить угощение на стол да наряжаться, как в праздник какой. Все трое сыновей побыстрее из дома сбежали во двор да в сараюшки скотину обихаживать, а вот бабам досталось. И жена Павла, и двое дочерей, и невестка, жена старшего сына, метались по дому, выполняя поручения спятившей бабки. Какой-такой родич, да еще издалека? Вся родня здесь, в Ломовке, да еще в Авзяне и Узяне есть, но те все больше у себя, да и не встречали их в редкие приезды так. Чудит старая.
Павел скребанул лопатой по и без того безупречно вычищенной дорожке и, сплюнув в пока еще небольшой сугроб (снег в этом году выпал рано), направился к сидевшему на скамье соседу.
— Как жив-здоров, Фрол? Чего это ты на холодок решил выбраться?
— Жив пока, Пал Афанисьич. И тебе тоже не хворать. Вышел вот дух перевести, а то рученьки болят, ноженьки болят, спина не разгибаца. Работашь, работашь, все здоровье кончашь — и никакога почету. Ты вон тоже себя не бережешь. Сядь вот, перекури.
Предложение перекурить в изложении Фрола означало, что курить будут табачок Павла. Ну да то не беда, чай все не скурит.
— Чего енто ты с утра всполошилси? — Фрол с удовольствием затянулся крепким табачком. — Никак аменины чьи, аль сваты к девкам твоим собрались?
— А! — Павел махнул рукой. — Гостей ждем. Родич, вроде как, издалеча приехать должон. Ладно. Ты кури, а я пойду. Дел полно еще.
Подворье, к которому мы подъехали, встретило нас распахнутыми настежь воротами[17] да небольшой группой людей перед ними.
— Чего это они? — удивился Федор. — Ждут, что ли, кого?
Спрыгнув с саней, пошли навстречу хозяевам. Чуть впереди стоял высокий крепкий мужчина лет пятидесяти на вид в добротном полушубке. По правую руку от него — статная женщина, а по левую — древняя старушка в нарядном шерстяном платке. Молодежь кучковалась позади.
— Здравы будьте, Павел Афанасьевич и Анна Яковлевна. Долгих лет тебе, Ефросинья Николаевна. — Федор, опираясь на костыль вышел чуть вперед и почтительно поздоровался с хозяевами. — Вижу, мы не вовремя. Вы, видать, гостей поджидаете.
— И тебе здравствовать, Федор Тимофеевич. Вот, ждем… — На этих словах Павел скосил глаза на стоящую рядом бабу Фросю. А та буквально вперила свой взгляд в приехавшего молодого человека. Остановив движением руки собиравшегося что-то сказать Павла, она поклонилась парню и произнесла:
— Здравствуй, гость дорогой. Милости просим в дом. Не побрезгуй угощеньем, чай не чужие люди, а родня.
За богато накрытым столом меня познакомили со всем многочисленным семейством Безумновых. А я сидел, и память услужливо открывала страницы давно уже услышанной истории этой семьи.
В хрущевские времена все их хозяйство отберут в доход государства абсолютно безвозмездно. Когда Павел Афанасьевич оформлял артель, он записал в артельную собственность и дом с постройками, и земельный участок. Всего этого его лишили. Он умрет в год моего рождения, в 1970-м. Мне рассказывали, что меня он успел увидеть.
Анна Яковлевна на десять лет пережила мужа. Я хорошо ее помню. Оставшись одна, она перебралась к дочери, моей бабушке. Мы тогда все жили в одном доме, и она, перебирая руками по стеночке, приходила в нашу половину навестить меня. У нее всегда в кармашке старенькой утепленной жилетки, которую она называла душегрейкой, лежала для меня конфета. Анна Яковлевна садилась рядом, переводила дух, гладила меня по голове и рассказывала какие-нибудь сказки или вспоминала свою жизнь. Мне, непоседливому пацану, это все было мало интересно, но за конфету я сидел и терпел. Ох, как я корил себя потом, став взрослым, что не уделял своей старенькой, как я ее называл, больше времени и невнимательно слушал ее рассказы.
Андрей Павлович, старший из детей. Уже женат. Его молодая супруга Настя сидит рядом с ним, изредка чуть заметно поглаживая начинающий выпирать животик. Сейчас живут в доме отца в большом пристрое. Их судьба очень печальна. Сразу после рождения ребенка Андрей завербуется работать куда-то в Минск и заберет с собой жену и ребенка. С началом войны их следы потеряются. Уже после Победы удастся узнать, что они пытались выбраться из захваченного города и в июле 1941 года попали под молот карательной операции «Припятские болота», которую проводил немецкий полицейский полк «Центр». В одной из деревень их заживо сожгли вместе с местными жителями. Каким-то чудом Настя успела передать коротенькую записочку со своими именами с двумя мальчишками, которым удалось сбежать. Так было установлено место их страшной гибели.
17
Распахивали настежь ворота перед особо почетными гостями, обычные же гости проходили через калитку.