— Я считаю, что отчасти и я несу ответственность за то, что вы оказались в Оргорейне, а затем — и в Пулефене. Я стараюсь исправить последствия своих ошибок.
— Но вы не могли иметь ничего общего с моим появлением в Оргорейне.
— Господин Ай, мы видели одни и те же события, но смотрели разными глазами, а я ошибочно полагал, что мы видим их одинаково. Позволю себе вернуться к прошедшей весне этого года. Приблизительно за полмесяца до начала торжеств в Эргенранге — празднества по поводу закладки замкового камня — я начал убеждать короля Аргавена, чтобы он подождал, чтобы он не принимал решения по вашему вопросу и вопросу вашей миссии. Аудиенция уже была назначена, и казалось, что самое правильное — отправиться на нее, не ожидая, однако, от этой аудиенции никаких результатов. Я думал, что вам это все понятно, и в этом была моя ошибка. Некоторые вещи я считал сами собою разумеющимися, и я не хотел задеть или обидеть вас, давая вам советы. Я думал, что вы понимаете опасность, возникшую с внезапным возвышением Харджа рем ир Тайба в кворреме. Если бы Тайб решил, что вы представляете для него какую бы то ни было опасность, он обвинил бы вас в проведении фракционной политики, и Аргавен, подталкиваемый страхом, скорее всего приказал бы вас уничтожить. Я хотел, чтобы вы на какое-то время ушли в тень и в безопасности переждали период правления Тайба. Случилось так, что я был устранен в то же самое время. Все шло к тому, но я не думал, что это случится в тот самый вечер, когда вы были у меня в доме. У Аргавена премьеры долго не удерживаются на своем посту. После вручения мне указа об изгнании я не мог связаться с вами, потому что это бросило бы на вас тень моего позора и увеличило бы опасность, в которой вы находились. Я прибыл сюда, в Оргорейн, и пытался внушить вам, чтобы вы сделали здесь то же самое. Через тех людей из числа Тридцати Трех, которые вызывали у меня наименьшее недоверие, я добился, чтобы вам был разрешен въезд в Оргорейн. Без их поддержки это было бы невозможно. Они видели в вас, не без моей помощи, путь к власти, выход из нарастающего конфликта с Кархидом и возвышение к свободной торговле, может быть, шанс преодолеть могущество Сарфа. Но они перестраховщики, они боятся действовать. Вместо того, чтобы объявить о вашем присутствии, кричать о нем на всех перекрестках, довести его до всех и каждого, они прятали вас, упуская свой шанс, а потом выдали вас Сарфу, чтобы спасти собственную шкуру. Я слишком рассчитывал на них, и в этом моя вина.
— Но зачем это все — все эти интриги, тайны, игра, где ставкой является власть, заговоры, — к чему это все должно было вести? И чего хотели добиться вы?
— Того же самого, чего хотели добиться и вы, господин Ай. Союза моего мира с вашими мирами. А вы что подумали?
Мы смотрели друг на друга поверх раскаленной печурки, как две деревянные куклы.
— Даже если бы Оргорейн заключил первым этот союз?
— Даже если бы это был Оргорейн, Кархид очень скоро последовал бы его примеру. Неужели вы думаете, что я беспокоился бы о собственном шифгретторе, если в игру входят интересы всего человечества? Важно не то, какая именно страна очнется первой. Важно, чтобы мы проснулись.
— Но почему, черт побери, я должен верить в то, что вы мне рассказываете? — взорвался он. Из-за того, что он был еще слишком слаб, его гневные слова прозвучали скорее как жалоба. — Если все это правда, то вы могли бы мне объяснить все это еще весной и лишить нас сомнительного удовольствия посещения Пулефена. Ваши усилия помочь мне…
— Не увенчались успехом. И не по моей вине вы оказались обречены на мучения, унижения и опасности. Я знаю об этом. Но если бы я начал открытую борьбу с Тайбом из-за вашего дела, то вы бы сейчас находились не здесь, а в могиле, в Эргенранге. А так все-таки есть несколько человек в Кархиде и несколько человек в Оргорейне, которые верят вам, потому что я убедил их в этом. Они еще смогут вам пригодиться. Самой большой моей ошибкой было то, что я не объяснил вам всего этого. Но я просто не привык к этому. Я не привык ни принимать, ни давать советы.
— Я не хотел быть несправедливым…
— Но вы все-таки были несправедливы. И это странно. Я был единственным человеком на всей планете, поверившим вам безоговорочно. И я же оказался единственным человеком, которому вы отказали в доверии.
Он закрыл лицо руками и через минуту сказал:
— Я очень сожалею об этом. — Это было и извинение, и подтверждение согласия с тем, что я сказал.
— Дело в том, — сказал я, — что вы не хотите или не можете поверить в то, что я верю вам. — Я встал, чтобы расправить одеревеневшие ноги, и обнаружил, что я еще весь дрожу от гнева и усталости. — Научите меня вашей мыслеречи, — попросил я, стараясь говорить спокойно и без обиды, — этому языку, который не лжет. Научите меня этому языку, а потом спросите, для чего я сделал то, что сделал.