— Если бы не подоспели на выручку, могло кончиться для меня очень плохо, — закончил Иван Забава.
— Молодец, товарищ, — похвалил охранник, кивнув парикмахеру. — Двести тонн горючего спасли… Молодец.
Мартын таращил свои безумные, дикие глаза то на Ивана, то на дежурного, а когда допрашивали, запирался, путался, нес какую-то несусветную чушь — будто нечаянно очутился у бака, что его вынудили, растравили… И умолк, встретясь с холодным, необыкновенно враждебным, почти убийственным взглядом парикмахера: ведь тот еще кое-что мог сообщить о нем…
Обхватив голову, Мартын навалился на барьер грудью — и больше не добились от него ни слова…
Зато Иван уже на допросе у следователя расписал подробно все, что замечал за преступником, живя с ним в землянке недолгий срок; как он, слушая непочтительные отзывы о начальстве, об ударниках, спорил с Мартыном… но спорил безуспешно.
— Вы какое образование имеете? — зацепился вдруг следователь.
— Сельскую школу… тянулся к свету — знанию, да не пришлось… бедно жили. Вот и приходится ограничиваться малым. — И снова перескочил к рассказу о злодее, который-де за время их совместного и, по счастью, недолгого житья в землянке скрывал социальное положение и вот теперь обнажил свои волчьи зубы.
— Вы не знали, что он кулак? — опять спросил следователь.
— Да, не знал… и даже не интересовался. Но однажды, честно сознаюсь, хотел проверить, так сказать, превысил власть и просил показать документы. Он сослался на то, что удостоверение сдал в контору… Когда принимали его на работу, так ведь проверяли, конечно? — в свою очередь недоумевал Иван, прямо глядя в лицо следователю.
Допрашивали и Харитонушку, который, однако, ничего не прибавил к показаниям парикмахера.
История с ножом, найденным однажды в кармане, и спекуляция Моти краденными со склада вещами, о чем Иван знал, все время держали Мартына в страхе. Но главный свидетель из каких-то побуждений не упомянул о них… Быть может, Иван добивался некоторого облегчения участи преступника?.. Именно так и понял на суде Мартын и ничего не сказал об Иване лично, и этим выгородил его. Но парикмахер утаил кое-что на следствии отнюдь не из жалости, а потому лишь, что безошибочно угадывал: и без этих добавочных материалов суд воздаст Мокроусову полной мерой.
Общественная молва на постройке охотно приписала парикмахеру черты смелого честного человека, и, если бы он искал известности, статейка о нем могла, пожалуй, появиться в газете. На это и подбивал его Макар Макарыч Подшибихин, захлебываясь от восторга, завидуя чужой «удаче» и предвидя для него большую выгоду… Но Иван устоял против искушения и не поддался никаким соблазнам.
— Ах, как вы напрасно! — вздыхал и облизывался Макар Макарыч. — Не использовать, понимаете, такой случай! Это все равно, что поймать рыбину пуда на полтора весом и пустить обратно в воду. Разве так можно!..
— Почему же именно полтора пуда! — смеясь, спрашивал Забава.
— А больше и не бывает… разве только кит.
— Бывает, еще какая бывает!.. а вы серьезно собирались написать про меня?
— Как же… непременно!.. и вышла бы, понимаете, обоюдная польза.
— Не надо. Не люблю, — отрезал Иван.
Подшибихин явно сожалел о новом не состоявшемся своем дебюте на страницах газеты, к которой до сих пор не сумел примоститься.
— Такой, понимаете, мерзавец был! — с почти органической ненавистью вспомнил он Мартына… — Он мне давно казался подозрительным.
— Но вы же когда-то поддакивали ему?..
— О что вы!.. никогда сроду, — подпрыгнул Подшибихин. — Я? с ним? никогда ничего общего.
— Но деньги у него брали? — от безделья потешался Иван, совсем отходя в сторону и любуясь его замешательством.
— Да, брал разок… ну и что же?.. Это ничего не значит. К деньгам, понимаете, грязь не пристанет. Знаку на них нет… Занять у всякого можно… Но, я бы сказал, такой он был противный, что даже неприятно было деньги у него брать.
— Но вы не отдали ему?
— Как же!.. отдал.. Мое слово крепко, топором рубленное. Скажу: отдам, и слово свое сдержу… Что говорить — вы сами знаете… Верно?.. — И по-дружески тискал ему локоть, собираясь бежать куда-то.
Иван спросил, где он теперь обретается.
— В клубе, в клубе… кружки всякие, самодеятельность… пестрые дела, ответственность небольшая… так себе… Но я кадило, понимаете, раздую…