Свою машину Матвей уже изломал вторично; за неимением лучшей дали ему почти утильсырье — с помятым кузовом, с разорванной покрышкой, — но и такой заезженной клячей удовлетворился он. Маленький «фордик» Бориса Сергеевича оказался выносливей, но и тот заметно сдавал. Пришлось на время оставить и занятия английским языком.
Мария видела, конечно, как трудно стало мужу, но чем могла она облегчить ему эту ношу?..
— У нас был Гайтсман, — сказала она, чтоб только не молчать. — И не ясно, зачем приходил.
— С Гайтсманом ясно все, — оборвал он, сурово вскинув на нее глаза. — Но вот у нас с тобой… не все ясно.
— Ты что хочешь сказать этим? — растерялась и вспыхнула она, следя за его взглядом.
Была известна ему одна встреча ее с Авдентовым, а Груня добавила еще, проболтавшись о втором свиданья в доме… Да, может быть, знал и о разговорах по телефону?..
— Я хочу спросить… если не говоришь сама… Он приходил зачем?
— Не знаю… жаловался на свою жизнь. Очень опечален, что исключили.
Борис швырнул от себя нож:
— Я не про Гайтсмана!.. Ты же понимаешь… Мне надоела эта игра… в прятки. Ты — уже взрослый человек и должна понимать, чувствовать, что это мне… Ты же говорила тогда — и я верил, что все кончено, все!.. Почему же продолжается? Почему он ходит сюда? — Борис чувствовал себя обманутым мужем. У него за спиной, даже в его квартире, происходят свидания жены и ее любовника как раз в то время, когда ему, Борису, наиболее трудно.
— Он был один раз… я не знала… наоборот, я сказала ему, настаивала, чтобы не ходил и не звонил, — оправдывалась Мария, как умела, застигнутая почти врасплох.
— Ты мне скажи, — настойчиво добивался муж, — что тебе надо еще?.. Чего ты ищешь?
— Мне ничего не нужно больше, но я совершенно не виновата. — Ее слова не убеждали его нисколько, и недоверчивый, гневный взгляд впился в ее горящее лицо. — Ни в чем решительно!.. И меня поражает, что ты…
— Почему продолжается? — повторил он требовательно. — Мне это мешает работать… вредит, понимаешь?.. Мне больно, наконец! — Насильно заставил он себя вымолвить это слово. — Я хочу жить спокойно и ничего другого не знать, не слышать. — Он совсем не то хотел сказать, но остановил себя вовремя, убоявшись того, что резкие слова еще хуже осложнят положение. — Сделай так, чтобы не ходили в дом, не звонили по телефону. Прекрати всякие встречи. Не я, в конце концов, а ты виновата, что допускаешь такие отношения!..
— Какие отношения? Даю тебе честное слово, — клялась она, — у меня с ним ничего нет.
Бурное проявление ревности перепугало ее, — она смотрела ему в лицо — гневное, жесткое, и вдруг почувствовала, что он скажет сейчас то неминуемое слово, за которым произойдет разрыв.
— Не верю! ты лжешь мне: он был у тебя два раза, — произнес Дынников, точно хотел ударить этой фразой.
Мария поднялась со стула, ее больно оскорбили эти слова и особенно тон, каким они сказаны… Значит, Борис никогда ей не верил?.. Как он мог тогда жить с нею!.. И, подумав так, она почувствовала, что все отношения их пропитаны были постоянной ложью, и не могла уже мириться дальше с таким положением. Вся выпрямившись, побледнев, она высказала все, что в ней накипело за эти дни, и уже не боялась последствий:
— Да, он был два раза… Я не могла тебе сказать об этом сразу… Испугалась почему-то. Впрочем, это и не касалось тебя…
— Как, то есть?
— А так, не касалось!.. Но почему ты ставишь такие условия: никого не пускать в дом, прекратить всякие встречи? я должна запереть себя?.. почему ты приказываешь по-хозяйски?.. Следишь, чтобы я не свихнулась, не обманывала тебя, и ставишь условия… Я тебя никогда не обманывала! Ты думаешь, что я такой слабый и плохой человек… Почему? Я такой же самостоятельный человек, как и ты: я работаю, учусь, я верю тебе, — но я хочу, чтобы и ты мне верил!.. А ты дуешься на меня, следишь, ревнуешь, злишься, подозреваешь… Нельзя же так жить!.. Пойми это!.. Это унизительно… Я пробовала несколько раз заговорить с тобой… вчера тоже… ты отвернулся и ушел в кабинет. Нельзя так жить! — повторила она. — Надо разойтись… Я лучше уйду тогда.
— Куда? К Авдентову? — взглянул он быстро и злобно.
Мария подумала сперва, потом ответила решительно:
— Нет… Теперь я сумею и одна жить… Не заплутаюсь, с дороги не собьюсь.
— Но он звал тебя?..
— Да, звал… и очень усиленно… К нему мне возвращаться не к чему… Все порвалось давно, и чинить не стоит… Можешь не верить, но это — так!..
Пораженный ее решимостью и чувствуя, что она не лжет, что во всем искренна и безусловно права, встав впервые на защиту своей свободы, — он долго молчал, не решаясь сказать что-то.