— Ну говори, говори все! — закричала она вне себя от страха и мучительного нетерпения. Из глаз у ней покатились слезы. — Ты хочешь развода?..
— Нет, я не о том. — Болезненная гримаса исказила его черты. — Я хочу верить тебе, но… почему же присылают мне вот эти письма? — И брезгливо сжав губы, бросил к ней на стол письмо. — Первое я не показал тебе… это второе.
Мария, побледнев, схватила дрожащей рукой пожелтевший листок бумаги, исписанный крупным почерком, — не иначе с месяц валялась анонимка в чьем-то грязном кармане перед тем, как попасть в почтовый ящик…
«Многоуважаемый т. Дынников.
По себе знаю, как неприятно мужу узнать о жене что-нибудь постыдное, но лучше поздно узнать, чем оставаться в неизвестности насчет угрозы, которая угрожает вам — честному человеку с большим положением. Мне, понимаете, стало вас жаль и стыдно за вашу жену, о которой ходят очень, я бы сказал, нехорошие слухи. Случайно я шел лесом от реки и увидал ее с Авдентовым. Она стояла с желтым портфелем, а он, понимаете ли, еще лежал на траве, потом вскочил тоже. Может, ничего такого не было, но если кроме меня еще кто-нибудь видел, то получится очень, я бы сказал, некрасиво. Злословить начнут. Я долго собирался по-товарищески уведомить вас, да за делами позабывал все.
Про Авдентова тоже плохие слухи, — он систематически пьянствует и дружит с опороченным человеком — Гайтсманом. Это к вашей жене имеет отношение только косвенное, но в общем репутацию и вам портит.
Пылая гневом, Мария рвала на мелкие клочья эту мерзкую бумажонку, тратя последние силы, и, упав на колени, ткнулась головой в подушку на диване и затряслась в плаче:
— Это клевета… пойми, пойми меня! — подняла она заплаканное лицо.
— Ты не лжешь мне, Мария? — Голос его стал глуше, а глаза пронзительнее. — Скажи правду, не унижай себя!..
— Клянусь, честное слово! У меня нет к нему ничего. Я расскажу все, как было, только пойми…
И она откровенно, как перед совестью своей, начала рассказывать, как произошла на поляне встреча и о чем говорили они, когда Авдентов приходил к ней на дом.
Борис Сергеевич, унимая в себе яростную ненависть к этому неизвестному человеку, кто выбрал клевету своей профессией (о Макаре Подшибихине пока не догадался он), уже раскаивался, что дал жене прочесть анонимку; нелепой казалась причина, заставившая напрасно страдать их обоих. Он уже стыдился своей ревности, проявившейся в такой резкой форме.
— Ты меня прости, — сказал он, подходя к ней. — Я устал, понервничал, и вот…
— Нет, я виновата сама. Я и себя и тебя только мучаю… Я не умею жить. — За окном раздался гудок автомобиля. — Иди, тебе пора ехать. — Ей было безмерно тяжело остаться одной после всего, что произошло сейчас, но она добровольно принимала и эту муку, будто хотела наказать себя.
Он позабыл, что пора уходить ему, — шофер опять давал позывные сигналы. Дождь хлестал в стекла, выли деревья за стеной, и холод темной ночи сочился в комнаты. Подойдя к окну, Борис с минуту вглядывался в этот мрак, поджидавший его за порогом, — и не знал, как подойти к Марии.
— Может быть, тебе скучно? — спрашивал он уже растроганно, желая помочь ей в чем-то. — Ты скажи мне… Ну скажи, я пойму ведь. — Он сел на диван, положив за спину подушку, и звал Марию к себе. Она подошла. — Ты знаешь, какая у нас горячка… Во мне все гудит… Кажется, случись еще что-нибудь у нас в семье или вообще, иногда — взорвется…
— Я знаю, тебе очень трудно. Я бы сделала все, но ведь сам знаешь… Ну чем я тебе помогу?.. Не езди сегодня, отдохни. Ты ведь шесть ночей не спал?.. Неужели все и дальше будет так?
— А как же иначе? — Он подумал. — Впрочем, нет… будет совсем иначе. Тем, кто придет на смену, им будет легче. На нашем опыте будут строить лучше, быстрее и без такой амортизации людей и машин. Помнишь, первые дни, когда ты была секретарем?.. Суетится, бегает, кричит, а на столе — ворох неразобранных бумаг. Потом само собой наладилось. — И спросил уже другим тоном: — Тебя на курсах не спрашивали сегодня? — Она ответила, что спрашивали нынче по химии. — Ну как?
Науки давались ей легко, ничто не отрывало от занятий. Он погладил ее волосы и, успокоенный, взглянул на часы.
— Ты хочешь ехать? — спросила она, прижимаясь щекой к его ладони. — Недолго?.. тогда я посижу до тебя… А в театр мы не съездим на этих днях? Мне очень хочется посмотреть «Любовь Яровую»… Ты сможешь восьмого?.. Тогда я закажу билеты.