Да, восьмого ноября он наверное сможет… во всяком случае постарается рассчитать время, чтобы этот день и вечер провести вместе.
Она помогла ему надеть пальто и сама повязала шерстяное кашне, укутывая, точно ребенка.
Машина, поскрипывая на ухабах, шла со скоростью не более четырех километров в час и не обгоняла человека в плаще, идущего впереди нее обочиной дороги, освещенной частыми фонарями.
Дождь перестал, а человек, к которому невольно приглядывался Дынников, все не снимал остроконечного капюшона. Заднее колесо машины провалилось куда-то, кузов сел; из-под буксующего колеса со свистом полетела грязь. Дынников ждал, но прошло несколько минут, и все же пришлось вылезать.
Рядом была литейка. Ее железный остов, собранный наполовину, врастал в темное небо, точно густой и обнаженный лес! Бесчисленное количество стальных ферм, прогонов, продольных ригелей, фонарей и перекрытий сплелось и повисло над землей. В том месте, где продолжался монтаж, горели, кроме ламп, три рефлекторных прожектора. Под их лучами тускло блестела сталь. Краны с вагонообразным корпусом, с высоко взметнувшимися стрелами стояли, точно привидения, и не торопясь поворачивали семнадцатиметровые стрелы, на которых висел груз. Свет не пробивал эту сказочную чащу, тянувшуюся почти на километр, и там, где все поглотила тьма, стальные остовы цехов казались бессмысленным нагромождением, которое готово рухнуть.
Человек в плаще свернул было с дороги, но, увидав погрязшую машину, вернулся. То был Авдентов, сразу узнавший Дынникова.
Они поздоровались холодно, слова обычного приветствия звучали комически в этой обстановке, еще более подчеркивая нелепость встречи.
Были оба в высоких сапогах, но первым полез в лужу Авдентов… Упираясь плечами в кузов, они хватались за буфер, толкали машину. Мотор взвывал, летела в ноги сырая пакость; кузов только вздрагивал и, рванувшись вперед, опять оседал назад.
— Я позову рабочих, — сказал Авдентов, думая, что Дынников мало прикладывает силы, чтобы вызволить из грязи свою машину.
В литейном цехе работала вторая смена, и Авдентов побежал туда. Он вернулся вскоре, и вслед за ним кто-то кричал очень молодым и требовательным голосом:
— Петька, иди сюда!.. У начальника машина застряла.
Теперь их стало, кроме шофера, четверо, а Сережка Бисеров догадался вдобавок захватить длинный стальной стержень, и очень пригодилось ему это приспособление.
Они напирали во всю мочь, — инженеры молча, кряхтя, а парни командовали каждый по-своему. Петька Радаев — непомерной силищи человек — толкал плечом, чуть не продавливая кузов, и простуженно ухал:
— Е-еще раз! Е-еще раз!
— Идет-идет! — гудел Сережка, подхватывая стержнем под задний буфер. А когда машина выползла из ямы и опять возымела прежнюю свою силу, он не к месту пошутил: — Может, и на чаек дадите? — зубоскалил он. — Как-никак рычаг второго рода надо было придумать.
— Первого рода рычаг, — свирепо поправил его Дынников, и ступил на подножку.
— Вы тоже в гавань? — оглянулся он на Авдентова. — Да?.. Садитесь.
Идти пешком по такой дороге заставляла Михаила только нужда, — ему надо было проверить, как идет разгрузка материалов, которых ждала стройка, — но и ехать вместе с Дынниковым было не очень-то приятно. Он влез в машину поневоле, почему-то предполагая, что вот сейчас и произойдет словесная дуэль, прикрытая завесой недомолвок и намеков, чтобы остаться не понятной шоферу.
Они ехали долго, покачиваясь на расхлябанных рессорах, иногда сталкиваясь плечами, и почти вплоть до гавани не нашли слов, сказать которые было острой потребностью обоих. А то, о чем спрашивал Дынников своего подчиненного, относилось только к литейке и очередным задачам Авдентова.
У сортировочной станции Михаил слез и пошел железнодорожным полотном в надежде найти начальника гавани, жившего с ним в одном бараке. Дело было срочное и нужно было, не дожидаясь, когда тот придет ночевать, самому проверить, какие грузы подадут к литейке за ночь.
Молодой инженер, когда-то беспечно распевавший у фонтана, что-то объяснял грузчикам, толпившимся вокруг него, упрашивал и хозяйственно брюзжал. Почти над головой у него качался на ветру фонарь, и вместе с ним тяжело качались черные тени вагонов и людей… Потом грузчики принялись за работу.
Начальник гавани постарел с тех пор вдвое, оброс диковинной курчавой бородой, не утратив, однако, прежней бойкости. Узнав Авдентова, он подбежал тут же, точно ждал его давно и вот наконец дождался.
В пробитом дождями, залубенелом от холода парусиновом плаще, как у Авдентова, он целые сутки мок на берегу, распоряжаясь, подбодряя людей всем, что имел у себя в запасе. Уже не отличить было этого молодца инженера от пожилого какого-нибудь десятника или сторожа. Им еще было легче, а он — начальник гавани — отвечал за все!