…Авдентов, обходя угрожающее место, выискивал более легкую и безопасную возможность исправить дело. Но оставалось одно: кому-то надо взобраться по лестнице, проползти по тонкой, обледенелой балке на высоте в шестнадцать метров и надеть петлю стропа на конец колонны, чтобы кран поднял ее и поставил на подошву фундамента. Потом поднять вторую. Но кто согласится рисковать жизнью?
Была ночь, хлестал наискосок жесткий колючий снег, обжигая глаза и щеки. Кругом все кипело. Кажется, с каждой минутой усиливалась эта непогодная бесотня, со свистом и визгом проносясь в стальных обмерзлых переплетах.
Повалившиеся колонны осмотрел и Штальмер.
— Оставьте до утра, — сказал он, опасаясь больше за себя, нежели за жизнь смельчаков, которые уже несли лестницу. — Днем виднее, безопаснее.
— Нельзя же так оставлять! — с недоумением повернулся к нему Авдентов. — Все повалит, искорежит.
— Ночь-то длинна ведь, — смешался и Бисеров. — За это время черт знает что может случиться!.. А тут всего и дела, может, на полчаса. — И большинство в бригаде поддерживало его.
Никто не ушел домой, хотя и были разговоры об этом, пока не приезжало начальство. Лестницу уже приставили к колонне, примяв под ней снег, и Авдентов, заметив, что Штальмер отошел из предосторожности в сторону, не собираясь принимать на себя никакой ответственности, обратился к рабочим:
— Ну, товарищи, кто из вас посмелее? Начнем?..
Но двое уже стояли у лестницы, готовясь к решительной минуте, — Радаев и Бисеров.
— Ты полезешь или мне? — спросил Бисеров и почему-то вспомнил Настю, которая давно вернулась домой с занятий и, конечно, уже спит, совсем не подозревая, что происходит здесь.
— Я, — коротко ответил Радаев и стал подниматься по ступенькам.
У Авдентова зябли пальцы в шерстяных перчатках, обжигало ветром лицо. Он стоял, запрокинув голову, и следил за Радаевым. Рабочие следили тоже, грудясь неподалеку от лестницы.
— Снег-то отряхни! — крикнул Радаеву Бисеров в каком-то лихорадочном состоянии. — А варежки сбрось: помешают!..
Но Радаев не слышал, да и обе руки были уже заняты! На высоте в шестнадцать метров, где неистовствовал буран, Петька едва держался на самой верхней ступеньке, откуда надо было ступить на балку, потом лечь на нее и ползти, обхватив ее руками и коленями.
— Осторожнее! — кричал ему снизу Авдентов. — Строп не сразу бери, — примеряйся, держи равновесие!
Кран придвинулся ближе, урчали и взвизгивали в нем шестерни, подбирая стальной канат с петлей на конце. В свете прожекторов, направленных сбоку, мутновато проступала напряженная, прилипшая к обледенелой балке и медленно ползущая фигура Петьки. Все молчали теперь, чтобы ничем не отвлечь его внимания. Поднятая петля стропа уже покачивалась вровень с ним, и верхолаз осторожно одной рукой ловил ее, изо всех сил сжимая коленями холодную сталь. Но петля, отдуваемая ветром, ускользала. Руки коченели от пронизывающего холода, слезились глаза, и каждая секунда промедленья равнялась смерти… Сделав рывок в сторону, Радаев схватил петлю, — и этот миг решил его участь…
Тяжелее камня упал на землю человек, у которого хватило мужества пойти на поединок со стихией…
Бисеров вскрикнул и бросился к нему, Авдентов подбежал тоже.
Раскинув руки, запрокинув серое, землистое лицо, на котором застывало выражение непреодоленного усилия и страха, Радаев стонал, хватая горстью снег. В его открытых глазах, затененных пургой, Авдентов видел лишь проплывающие мутные туманы, в которых гасла жизнь.
Его повезли в авдентовской машине, и старик Харитон со Штальмером провожали его до больницы.
Среди оставшихся на площадке произошла паника, но не было ни споров, ни крика, ни бегства. Сменный инженер — молодой и перепуганный парень, у которого за одну смену произошло два несчастья, — не решался возобновить работу… Монтажники грудились с подветренной стороны и молча курили. Авдентов понимал, что страх сковывает их волю… Никто не полезет наверх, если бы даже и приказал он.
Переждав с минуту, он подошел к ним:
— Да, несчастье, товарищи, но… продолжать надо! — сказал он.
— Начинаем! — ответил чей-то резкий голос, и тут же от группы монтажников отделился один человек. То был Сережка Бисеров.
Была какая-то жесткая, упрямая ярость в нем, и он закричал, размахивая рукой:
— Сенцов! Володька! Куда ты спрятался? Боишься, что ли? — с уничтожающей насмешкой над опасностью произнес Бисеров. И повернулся к Харитону: — Иди, разыщи его… Сию минуту… Куда он, черт, подевался в критический момент!..