Эти простые движения с порожней посудой занимают немного времени, — главное еще впереди, когда в вагранках закипит металл, когда завоет пламя в электропечах и польется с громом тяжелая струя расплавленной массы. Зноевский говорит, и его слушают напряженно. В глазах Харитонушки отображается страх перед надвигающимся огнем и металлом; он ежится, молчит, ни о чем больше не спрашивает, хотя десятки разнообразных вопросов мучают его теперь.
До этого дня все было ясно: он имел дело с землей, владел хорошо лопатой, — больше ничего не требовалось. Потом подтаскивал доски, грузил бочки с цементом, — там было нужно старание и немного смекалки, чтобы дольше не устать. По вечерам ходил на курсы, а на площадке помогал верхолазам. На этом деле требовалась другая сноровка: рассчитать время, надеть петлю стропа на конец балки — и она пойдет вверх. Вскоре он постиг и ремесло верхолаза, только по причине возраста своего не забирался высоко, а все — где пониже и попроще. Но и тут в руках у него был холодный металл.
Теперь все менялось; следовало уже учиться обращению с огнем, с расплавленным чугуном. Его не возьмешь в руку, к нему не прикоснешься рукой в голичке… Бежит металл, бежит лента разливочного конвейера, людей много — и никогда, никогда не прекращается это размеренное по секундам движение — и здесь, и рядом в отделении, и в соседних цехах, — во всем заводе!.. Старику стало страшно от этой движущейся на него лавы, в нем треснул и переломился какой-то стерженек, который держал его на протяжении долгих и трудных месяцев стройки.
— Не пойдет! — выкрикнул он панически, и бледное вытянутое лицо, с густой белой бородой, передернулось.
Зноевский повернулся к нему:
— О чем ты это?
— Завод не пойдет!.. Не может пойти такая махинища!
И хотя этот нервный, панический крик был только следствием долгого напряжения и усталости, но, как первая весть о поражении, ошеломил многих.
Настя Бисерова подошла к Харитонушке, который глядел на нее распяленными, но невидящими глазами, и ворчливо сказала:
— Ежели самому померещилось, так молчи, а народ зачем мутить?.. Народ сам про себя знает. — Не иначе и сама она поддалась той же мысли.
Зноевский смотрел на старика долго, потом на лице — спокойном и чуть насмешливом — дрогнула улыбка:
— А ты иди отдохни… помойся, закуси хорошенько, выпей рюмочку «с устатку» и ложись спать… А утром голова посвежее будет.
— Ловко ты ему распределил, Степан Аркадьич! Спланировал! — крикнул пожилой литейщик-сормович. — Кругом засмеялись. — Он так и сделает, факт!
— А что? — встрепенулся старик, подбодренный душевным словом инженера и дружным смехом своих людей. — Такие корпуса воздвигли — да не выпить, да не поспать?.. Тогда и жить на белом свете не надо… А завод, он, конечно…
— …Пойдет, пойдет, — досказал Зноевский, чтобы и следа не осталось от панически тревожного вскрика Харитонушки.
Испытание начиналось в десять часов утра, но Бисерова Настя пришла в литейку спозаранок и ничуть не удивилась, застав здесь других женщин, которые прибирали цех. Казанцева сметала щеткой с конвейера пыль, осевшую за ночь; они подмели пол, прибрали инструменты, кое-где оставленные рабочими.
Вскоре начали собираться литейщики, потом появились инженеры — Зноевский, Авдентов, Дынников, вслед за ними Колыванов, Штальмер и главный инженер, а малое время спустя привалило столько народу, что стало тесно в проходах.
Бисеров не сразу отыскал в толпе своих — Варвару Казанцеву и Настю Бисерову. После к ним присоединились Володька Сенцов и Галя; потом пришел Харитон Майколов, который уже не отходил от них.
Время истекало, все заметно нервничали, нетерпеливо поджидая американского эксперта. Авдентов посматривал на часы: мистер Брайсон все еще не появлялся.
— Сейчас приедет, — негромко сказал Зноевский, но так, чтобы услышали и другие.
Брайсон, действительно, знал свое время и приехал точно, минута в минуту. Его сопровождали пожилой инженер — представитель одной американской фирмы, и высокая худосочная девица, лет двадцати пяти, в роговых очках, — переводчица.
Лицо Брайсона было холодным, бесстрастным и не выражало ровно ничего. Он закурил неизменную свою трубку, с которой видели его прежде; толпа расступилась нешироким коридором, чтобы пропустить иностранцев, идущих прямо к конвейеру.
Рабочие, наладчики, инженеры разных цехов отступили еще, стали кольцом, и все следили только за Брайсоном, не пропуская ни одного движения его, ни жеста.
Он молчал. Размеренным шагом обходил разливочный конвейер, делал свое дело не спеша, не замечая ждущих нетерпеливых взглядов. Потом присел на одно колено, левой рукой оперся на край ленты и начал мерить линейкой. Всем стало вдруг ясно, что выверяет он не сантиметры, а миллиметры и доли их, почти невидимые глазом.