— Что с ним?
— Ну «что, что»! Прозяб вчера, продуло, — ответил Харитонушка, недовольный его вопросом. И кивнул на часы: — А вы поторапливайтесь… время-то в самый обрез осталось… Чего тут торопиться?.. Пускай один полежит. — Однако старик не одевался, хотя шапку уже надел.
— А сам-то? — спросил Сережка. — Разве не пойдешь с нами?
— Да иду… ступайте, а я… немножко позднее приду: дровец принесу только.
Ребята ушли, а Харитон, выпроводив их, снял шапку и подсел к Парфену. Тот лежал, вытянувшись под одеялом, и правая рука свисала с кровати… Он задремал, наверно, и Харитон не тревожил его. Так прошло с час.
— Ребятки-то наши… где? — спросил Парфен, едва разлепив губы.
— На работу ушли… а что?.. подать чего, что ли?
— Ушли… а чего же землю-то они забыли?.. груда земли у самого крыльца, ходить нельзя стало… Убрать хотели… а ушли…
— Уберут, — в тон ему отвечал Харитон, уже ничему не удивляясь. — Придут вот — и уберут.
— И лопату припас я… тут, за печкой стоит.
Невольно взглянул туда Харитон, но и лопаты не было…
За ночь в бараке выдуло, дымилась за окном холодная пурга. Он принес большую охапку дров, осторожно опустил на пол и стал затоплять печку.
Парфен забылся и даже дыхания его не слышно было. Весь день просидел подле него Харитон, а когда, перед сумерками, увидел в окно приближающихся ребят, вышел в сени предупредить их, чтобы не шумели. Они переглянулись только, ни о чем не спросив его. И один за другим тихо вошли в комнату, еще перед порогом сняв шапки.
Близ полуночи Парфен очнулся, узнал всех, но уже не пытался подняться с постели. Он подозвал Володьку, и, когда тот стал у койки, робея подойти ближе, Парфен сказал:
— Посиди, сынок, поговорить надо… Ты не бойся… Мне еще не скоро… Свой срок я знаю: денька три проживу.
Обнаженная простота, суровое спокойствие и ясность, с какими говорил человек на самом краю своей жизни, потрясли Володьку. Преодолевая в себе страх и удивление перед этим таинством смерти, Сенцов слушал, стараясь понять и все запомнить.
— А припастись надо в заблаговременье, — продолжал Парфен. — Вот и того… А тут напишите… нынче аль завтра. Чтобы знала… Как-никак — свои люди. Я не обижаюсь… простил давно. Пускай и она — тоже, и зять… Злоба аль что — ни к чему теперь… А костюм-то мой, кой Дынников подарил, ей же пошлите… дочери… Там уж как хотят с ним… А вам — бог спасет за все, что не покинули… Живите, а мне уж — срок… Земля зовет… Землю слышу.
Не сдерживая больше слез, Володька плакал, отвернувшись к стене. Подошедший Харитон тронул его за руку, чтобы отошел и не бередил других.
— Харитонушка, не гони его, — сказал Парфен, и та же просьба была на его ясном, побелевшем лице. — Пускай около меня посидит, не трогай… Он мне заместо сына родного. — И слезой затуманился его глаз. — А деньги-то ваши, кои мне давали, я не изводил ведь, берег… Это мне на саван… Туда — в своем одеянье надо… В груди у меня — тесно, жжет… Попить бы…
Харитон подал ему кружку, и тот припал жадно, но выпил мало.
Вторую ночь он пролежал так же тихо, как и первую. Ничего не просил, никого не подзывал к себе, даже велел загасить лампу, которую оставил Харитон на столе, привернув немного.
За стеной бушевала пурга, шумел ветер, заглушая свистки паровозов… Парфен все слышал теперь и все понимал проясненным сознанием, что происходит сейчас в мире; и в памяти его живей, чем наяву, менялись перед ним картины жизни… Отсюда казалось ему сейчас, что прожил дни свои неплохо, а остальное — обмельчало или забылось совсем… И еще бы столько пожил доброхотно Парфен, если бы на то была его воля!..
«…Нет уж, — уговаривал он себя, чувствуя, как постепенно пропадает в нем сила. — Отжил свое… пора в дорогу».
И покоряясь судьбе, без ропота, без сожалений, без страха, он погружался в эту пустыню мрака, которая обступала его кругом… Он шел и шел, опускаясь все глубже и чувствуя, как постепенно весь он сливается с этой осязаемой, своей жизнью живущей тьмой… И страха не было в душе, и холода не чувствовал Парфен, и все, не переставая, слушал эту беззвучную тишину, заполнившую весь мир. Скоро, скоро покличет его земля, растворит перед ним одну из своих бесчисленных, невидимых дверей, и он, совершив положенный свой круг — маленький и незаметный людям, — войдет туда…
Он умер под утро, на третий день, как сам определил себе сроки, когда красным полымем загорелась на востоке заря… А в полдень ушел вслед за ним и Петр Радаев, не одолевший своего недуга.
Их хоронили вместе и рядом вырыли могилы на новом кладбище.