— Лежачего не бьют, — предупредил Степан, сделав движение рукой, будто книжкой только и может заслониться он от свирепого друга.
Авдентов до того устал, что даже говорить ему было трудно. Он опустился на лавку поодаль от чистого белья Степана и голосом глухим и нервным произнес:
— Брак… восемь тонн… выплеснул на землю.
Зноевский бросил книгу на подоконник, вылез из ванны, тщательно вытерся мохнатым полотенцем и, не отвечая на беспомощный вздох приятеля, начал одеваться.
— А мне сегодня горячую воду пустили. Приятно. Советую тебе воспользоваться… Хочешь?.. Потом будем чай пить с вареньем. — И, говоря это, бессовестно глядел в глаза.
Или не понимал он, что шутка не к месту, или был какой-то расчет еще больше растравить человека, потерпевшего две неудачи подряд!.. Почти с ненавистью глядел Авдентов на это смуглое бронзовое тело с крутыми мышцами, на широкую спину с неглубокой впадинкой вдоль и толстую шею, на которой едва сходился ворот шелковой рубахи.
— Я не за тем пришел… у меня это свое есть.
— Раздевайся, раздевайся… Я тебе сейчас устрою… Только не злись, я ведь там не был.
Он помыл ванну мочалкой, из открытых кранов хлынула горячая и холодная вода, наполняя комнату паром. Вода была еще желтоватой от новых труб, но усталое тело само тянулось к ней.
Степан ушел в другую комнату, чтобы закурить трубку, и вернулся, когда Михаил, блаженно охая, погружался, в ванну.
— Ну как? — серьезно осведомился Зноевский.
— Хорошо-о. За это можно тебе кое-что простить, — сказал Авдентов уже более мирно. С него свалилась будто непомерная тяжесть, все поры дышали легко, и он опять обрел способность улыбаться. — А все-таки я на тебя в большой обиде. Почему не пришел хоть сегодня?.. Ведь знал же, что идет плавка?
— Знал, конечно… Но спасти ее было уже нельзя.
— То есть?.. Значит, ты нашел что-нибудь?
Вместо ответа Зноевский начал спрашивать сам, чтобы окончательно уяснить себе что-то.
— Шихту составлял по-прежнему?.. да?.. Какую температуру получил в вагранке?.. 1320 градусов? Ну вот, что и требовалось подтвердить. Спасти было уже нельзя. — Авдентов озадаченно слушал. — Режим печей правилен, мы на верном пути. Начнем завтра… и к черту эту ученическую технологию Штальмера, когда есть образцы научной проверенной работы! — Он уже говорил повышенным голосом, с какой-то новой силой убежденья, которое досталось, очевидно, нелегко. — Я с утра до ночи копался в моих записях, проверил сотни формул, даже голову разломило! И вот только за час перед тобой кончил.
— Ну и что?.. нашел что-нибудь?.. Да? — Авдентов уже вставал, чтобы не тратить драгоценного времени на удовольствие сидеть в воде, но Степан удержал его:
— Ты мойся, мойся… Я могу и так тебе… В конце концов получается довольно простой расчет: в пути от вагранки до конвейера металл теряет 70 градусов — значит температуру в вагранке надо довести до 1400 градусов.
— Это же трудно!
— Трудное осталось позади. Но у нас будет другая неприятность: излишние простои, а наша задача поднимать выработку… Попробуем добавлять в шихту десять процентов фосфоритных чугунов. Это позволит снизить температуру в вагранке на 30 градусов, а жидкую текучесть металла все равно получим. Я уже звонил Дынникову, он сказал, что по распоряжению наркома фосфоритный чугун дадут нам скоро.
Михаил обдумал сказанное:
— Отлично!
Этот возглас относился в равной степени и к тому, что он помылся и нет больше усталости, и к тому, что он ошибся в друге, недооценив его способности и волю. Вода урчала у него под ногами, устремляясь в открытое отверстие ванны.
— Как ты думаешь: Штальмер не будет против? — озабоченно спросил Степан.
— Не знаю. У меня с ним было немало стычек, одно время стояло так: или он, или я. Потом он осадил назад, я — тоже. Неприятно все это… Я хотел работать спокойно… Если Дынников «за», то он не решится.
Степан прищелкнул пальцами:
— О’кей!..
К полдням они дали новую плавку, — расчет Зноевского подтвердился, — и хотя чугун был еще очень плох, но лаборатория усмотрела в нем много ценного, что следовало закрепить в дальнейшем.
Осторожно Зноевский пробирался дальше… Около пятидесяти тонн металла он потратил на то, чтобы получить семь тонн чугуна — по качеству гораздо ниже фордовского. Опыты не прекращались, а завод пожирал последние остатки импортного сырья; оно таяло с каждым днем, но Зноевский пока не в силах был восполнить эту страшную убыль, — и тогда, на заводе опять началась тревога.