На этом они расстались.
Штальмер прошел в земленабивное отделение. Пять машин «Осборн» работали неполным ходом, с оглушительно резким стуком трамбуя в формах землю. Одна из них, у самой стены, в углу, капризничала с первого дня, а теперь остановилась вовсе.
Эти машины, привезенные из Америки и установленные иностранцами, туго подавали землю: она часто застревала в нижней горловине бункеров — большого конусообразного железного ковша. То и дело приходилось работницам брать в руки тяжелые деревянные колотушки, которые заказал Зноевский по образцу фордовских, и с силой ударять ими в боковую стенку бункера.
За семичасовую смену эта тяжелая колотушка выматывала людей, особенно тех, кто был физически не крепок. Труднее всех было Варваре Казанцевой, но жаловалась Штальмеру и Настя Бисерова.
При нем «заело» землю в пятой машине.
Варвара Казанцева судорожно, рывками нажимала педаль, — земля не сыпалась, но после нескольких ударов колотушкой вырвалась из горловины и засыпала всю форму.
— Товарищ Штальмер, видите, что получается? — с болью в голосе сказала Варвара, очищая рукой излишнюю землю. — Одно мученье да задержка…
— В самом деле, — вступилась и Настя, — неужели нельзя ничего приспособить? Ведь мы отстаем, а хочется — как получше да поскорее. Пускай уж этими колотушками в Америке работают, а у нас социалистическое соревнование, — они нам все дело портят.
Штальмер кивал только, обещал распорядиться, но ничего определенного сказать не мог. Однако вскоре он занялся изобретением, чтобы хоть в этом деле, которое казалось на первых порах простым, вырвать победу, взять реванш; желая поразить неожиданностью, он не сказал об этом никому и работал втайне.
Истек месяц, но ни одной догадки не пришло ему в разум. В результате всех размышлений он вынес только одно заключение, которое напрашивалось само: если бы эта проблема была простой и легкой для разрешения, то в Америке давно бы не применялись эти деревянные колотушки…
На том и закончил он свою изобретательскую деятельность…
ГЛАВА II
Побежденный металл
Зноевский готовился к самой большой и ответственной плавке: импортного металла на складе оставалось всего лишь на один день. Состояние нервозности сказывалось в райкоме, в главной конторе завода, и особенно мучительным ожиданием жил эти дни Дынников, ибо с него всех больше спросили бы, если только в цехи не подадут металла из литейки.
Нарком не забыл их и нашел время, чтобы телеграммой подкрепить их веру в успех.
Еще накануне Дынников пригласил Степана к себе и, не скрывая опасений, выспрашивал, чем и как можно обеспечить хоть не полный успех? Кого послать в этот день на помощь Зноевскому? Он перебрал десяток инженеров, упомянул и о Штальмере.
— Единственно, чем он поможет, — пусть не мешает, не путается в ногах, — решительно сказал Зноевский. — Дайте мне Авдентова и Майколова.
Борис Сергеевич согласился охотно, потому что Авдентову, как инженеру, доверял вполне, — был у него достаточный срок испытать его на многом, а Майколов — средний сын Харитонушки, недавно пришедший на завод из института с отличным дипломом, был одарен, как заметил Степан, недюжинной способностью, почти инстинктом литейщика, которого следовало учить для будущего.
Плавка должна была начаться в два часа ночи, чтобы первая смена получила металл. Зноевский пришел в цех ни раньше, ни позже назначенного срока, но там уже встретил обоих инженеров, которые с ним вместе должны или потерпеть поражение и разделить его позор, или победить и разделить с ним славу.
Шихту уже загружали. Степан успел перед началом работы провести короткий митинг с рабочими, и теперь люди уже все были на своих местах. Авдентов, несколько возбужденный, ходил не торопясь у вагранок, а Зноевский — сумрачнее, чем обычно, — стоял у электропечей, изредка проверяя температуру. Он подошел к Авдентову и что-то прокричал над самым ухом.
Михаилу следовало не забывать и шихтовый двор, где могли замедлиться работы.
Огромное здание шихтового двора казалось безлюдным, хотя десятка два рабочих — серых от пыли — разбирали железный лом и увозили в тележках мелкие куски металла к вагранкам. Вверху, под самым потолком, с визгом и рокотом передвигался на колесах кран и, как хобот, опускал электромагнит на груду крупного железного лома, бракованных деталей. Бурые тяжелые куски металла приставали к нижней поверхности его диска, липли один к другому, а когда поднимался диск, они повисали в воздухе, точно неуклюжие обрубленные корни дерева, вырванные с землей. Кран сбрасывал их в железный люк, соединенный с вагранкой, — они тяжело и гулко при этом гремели.