— Степан Аркадьевич, взамен их чего установите? — спросила Варвара.
— Небольшое приспособление будет… зубчатое колесо в горловине бункера… Оно вращаться будет и не даст земле застревать. Завтра начнем делать. — И, говоря это, вспомнил Америку, где совершенно немыслимы вот такие естественные, простые отношения рабочих с инженерами… Честный, умный и несчастный Ло-Ло опять предстал перед его глазами.
Тем временем Штальмер возвращался со склада, увидал назойливого шофера, поджидавшего у ворот цеха и потом чуть не бежавшего к нему навстречу.
— Вы очень нетерпеливы, — обрушился на него инженер. — Здесь не место и не время говорить об этом. В литейку сейчас нельзя: канитель, все места заняты, — брюзжал он, не уменьшая шага, а шофер вертелся у него под ногами, забегая то справа, то слева.
— Вы же обещали, я надеялся, а теперь…
— Переходите на легковую машину, — там легче.
Перед самым входом в цех Штальмер разглядел вдали Зноевского, обращенного к нему лицом, и быстрым движением локтя оттолкнул от себя шофера:
— Здесь не мешайтесь. Идите домой.
Злясь и негодуя, он шагал к печам, и еще издали было заметно Зноевскому, что Штальмер очень расстроен.
— Ну что там? — невозмутимо спросил главный инженер.
— Растяпы! Металл, оказывается, есть, но завален другим металлом, и они брали сверху. Говорят: «не доглядели». Удивительно! Неужели всякое дело проверять самому?.. Многое же строится на доверии.
Майколов был молод, горяч и, услышав это от начальника, не выдержал и что-то резкое готов был крикнуть, но Зноевский мигнул ему значительно и строго. Тот сметил и прикусил язык.
Взяли уже третью пробу, и она яснее первых двух показала, что литье не годится! Майколов подал знак горному мастеру, чтобы всю плавку выливали на землю.
— Что-о? — рассвирепел Штальмер, не стыдясь своего бурного гнева перед Зноевским. — Девять тонн выплеснуть на землю?! В такое время? Это же безумие! Добавьте примесей. Подождем… может быть, удастся поймать анализ. — И глаза его нехорошо светились.
— Никакие примеси не спасут, — сказал Зноевский. — Майколов измучается понапрасну, сожжет металл, а должной плавки все равно не получит: ферросилиций и магний уже выгорели. Надо начинать новую. Прикажите ему вылить металл.
— Я не могу согласиться, — упорствовал Штальмер, скорее всего из-за страха перед ответственностью. — Не могу на себя взять…
— Хорошо… буду отвечать я, — произнес Зноевский и тут же обратился к сменному инженеру: — Николай Харитоныч, выливайте!..
…Минуты две спустя, когда горновой мастер пробил железным стержнем летку, хлынул из отверстия и заклохтал по желобу жидкий, добела раскаленный металл.
С тяжелым громом, как водопад, он падал в яму, заполняя ее постепенно, и множество белых звезд отскакивало от него во все стороны. Зноевский, защищая глаза рукой от ослепительного света и нестерпимой жары, стоял неподалеку в застылой, окаменевшей позе и ждал, пока не иссякнет этот источник… И вдруг те самые мысли, что шевелились в нем, но не давались определению, когда он слушал на совещании речь Штальмера, окончательно прояснились…
На третий день был объявлен приказ о смещении начальника литейного цеха Штальмера, как не справившегося с работой. Уволенный порывался уйти с завода совсем, но Дынников наотрез отказался отпускать его и уговаривал перейти в контору, где оказалось свободное место.
— Вы опытный человек, — говорил ему и Зноевский, оставшись с ним наедине в своем кабинете, — но засиделись в литейке… и с рабочими и с инженерами не особенно ладили. А здесь вам спокойнее. Отдохните, потом видно будет. Ошибки и просмотры могут случиться с каждым.
Он не только не свел со Штальмером личных счетов, но даже признаков не было, что помышляет об этом. Зноевский расхаживал по кабинету, устланному дорогим ковром, курил трубку и, похоже, не склонен был придавать большого значения тому, что произошло в цехе.
Совершенно благожелательная речь, открытый взгляд его умных, выразительных, доверчивых глаз понемногу успокоили Штальмера, и ему казалось, что наказан он достаточно, и в этой сутолоке никому не взбредет в голову поискать за ним чего-нибудь еще.
ГЛАВА VI