— Ринк, Ринка, куда ты? — позвал он.
— Домой… А что?
— Подожди.
Он шел за ней быстро и не поспевал, и сердце щемило от жалости и горького раскаяния:
— Давай хоть доедем вместе!
— И так дойду. Я не избалована… не привыкать.
— Да брось ты, пожалуйста, свои капризы! Куда ты пойдешь?.. До завода шесть километров… Ночь, лес, а места чужие, и опять же — ты в туфлях.
— Для меня все теперь чужое.
Он бросился к машине, — завыло в цилиндрах пламя, и машина, подмяв под себя кусты, развернулась на тесной песчаной площадке. Кусты царапали кузов машины, но теперь шоферу было не до того, — он боялся потерять Ринку навсегда. Он тут же нагнал ее, застопорил мотор и рывком откинул дверку.
— Рин, Ринка… ну прости… и непременно садись… Ну садись же! Ведь я же не зверь какой. — И засмеялся, веря в примиренье. — Поцапались и ладно. Рин, ну прости.
Она остановилась у дороги, давая ему проехать мимо, и он протянул из дверки обе руки и звал ее войти. Она сделала к нему только один шаг — и этого было достаточно; Анатолий обхватил ее за талию и буквально втащил в кабину.
Отвернувшись от него, она, кажется, плакала.
— Ну давай помиримся! — тормошил он, зная, что с шуткой легче удастся примиренье: — Поцеловать тебя можно, а?..
Улыбка прояснила ее лицо, оно стало для него еще более милым.
Машина стремительно рванулась в лес.
ГЛАВА VIII
Тревожное затишье
Полчаса спустя, как отпустил шофера с машиной, Степан Аркадьевич убрал со стола бумаги, запер ящик стола и вышел из дома.
Дынниковы ждали его еще в сумерки, а он освободился только после десяти часов, когда было в сущности поздно идти к ним.
Задолго до его прихода ворвался к ним совершенно неожиданный гость, о существовании которого они давно забыли. Это был Макар Макарыч Подшибихин. Он ничуть не постарел за эти полтора года. Он оставался прежним: куда ни поворачивало время, — с ним вместе поворачивался и Подшибихин, из всего извлекая себе выгоду.
Все, кому доводилось когда-нибудь иметь с ним дело, обнаруживали в нем назойливого попрошайку, беззастенчивого стяжателя, презирали и сторонились так, чтобы не мстил. Чаще всего это были обманутые им в начале знакомства люди, из жалости и по доброте своей оказавшие ему услугу или даже прямую помощь, — потом оклеветанные Макаром. Ничьим другом он не мог и не желал быть, хотя многим клялся в «лучших своих чувствах», а враг он был опасный и почти неуловимый: он ссорил друзей между собой, в дружные семьи бросал семена раздора и ускорял назревшие разводы.
Прогнанный Дынниковым, он два года продержался в клубе, брал из библиотеки книги и дарил «товарищам», купленное для декораций масло съедала его семья, а краски и полотно он сбывал куда-то. С год он пропадал где-то в лесном районе, лечил деревенских старух и стариков полынью и ромашкой, получал мзду натурой — маслом, яйцами и молоком. И даже заговаривал зубную боль. Сельсовет припугнул его судом, — и на другой день Макар Макарыч смотался опять в город. Подросшие дочери вышли замуж, и теперь, когда большая квартира стала просторнее, он взял к себе престарелого отца, жившего в пригороде. С утра до вечера бродил старик по магазинам, освободив жену Макара от неприятных забот. Когда-то Макар-старший был газетным дельцом — мелким, но расторопным. Пробовал и сына обучить тому же, — но тот устремился не туда. Да и время было другое. В остальном сын походил на отца. Макар перепробовал сотню профессий, — его то прогоняли, то он уходил сам, выбирая, где выгоднее. Особенно по душе пришлась ему должность агента по распространению подписных изданий; он жил на проценты, возраставшие из месяца в месяц благодаря кипучей его деятельности, — но продолжал жаловаться на «стесненные» свои обстоятельства.
В этой новой роли, дававшей ему доступ во все учреждения и квартиры, он и заявился к прежнему, своему начальнику.
— Я так, понимаете, рад предложить вам, — залепетал он, не помня ни одной своей пакости, какие делал этой семье. — Прекрасное издание, и вам, Борис Сергеевич, культурнейшему человеку, следует выписать «Большую», «Малую» и «Техническую». А вам, Мария Семеновна, романы… историческая серия… Я сам читаю с удовольствием, а вам тем более…
— У нас эти издания уже есть.
Он уговаривал с таким жаром и так долго не уходил, что Дынников начал терять терпение. Через минуту разъяснилось, что Подшибихин метит еще в одну цель:
— Папаша у меня, знаете ли, очень близок был с писателями… Арцыбашева, Вербицкую мадам знал, — и сам он, понимаете ли, большой был мастер… В свое время выступал смело, дерзал… и вкус имел… Царица Анна Иоанновна, к примеру, развратная была женщина… интриги всякие, Бирон, Барклай де Толли, закулисная борьба вельмож, помещики и смерды, придворный быт, — увлекательно получалось!.. Он все больше исторические этюды создавал… Лично я царей не люблю: старина — дело прошлое… «Темное царство» было, как говорил Некрасов… Я — человек современный… Я бы, знаете ли, с удовольствием начал писать историю нашего завода… Полезно и, так сказать, свежо, современно… И на это, понимаете ли, обратят внимание. Недаром райком партии…