Он, очевидно, пронюхал, что действительно об этой книге вопрос решен, отпустили десять тысяч рублей и подбирали уже авторский коллектив. Скорее всего, именно этот гонорар и прельстил Макара.
— У вас не выйдет, — сказал Дынников.
— А почему?.. Люди, так сказать, свои… Вы о себе расскажете, Зноевский — тоже, Колыванов, — а я напишу про вас, Мне еще давно предлагал Гайтсман, да я, понимаете ли, остерегался: неприятный тип — систематически пьянствует, жену бьет, детьми помыкает. Я бы сказал вам, Борис Сергеевич, по секрету: слухи такие ходят — ворует будто бы.
Он даже прикрыл шершавой ладонью губы, чтобы соблюсти эту секретность. Дынников глядел на его лицо с заискивающими дымчатыми глазами, потом холодно, но так, чтобы не обидеть, спросил:
— Вы что же… с помощью отца хотите?
— О что вы, Борис Сергеевич!.. он ведь давно умер, — не моргнув, соврал Подшибихин. — Я — своими силами обойдусь… Только… я надеюсь, завод и вы лично посодействуете мне… расход тут небольшой, все потом окупится.
— Нет, не советую браться. — Дынников ушел в кабинет и затворил за собой дверь.
— Он очень занят, — извинилась за него Мария, сама тяготясь присутствием тайного своего врага.
Подшибихин стоял к ней близко, поправляя разбухший старый портфель, и дружественно зашептал:
— Вы, честное слово, полным счастьем живете — любовь, дружба, всего избыток. А я в ваши годы только мучился… И помогать родственникам приходилось… Я примечаю, Мария Семеновна: в бездетных семьях ревности больше бывает, верно? А у Бориса Сергеевича характер покладистый, хороший, а?.. Не ревнует?
— А у него и причин нет, чтобы ревновать.
— Нет, не скажите, ревность и без причины случается…
Надевая засаленную кепку, сшитую женой, он бесстыдно просил взаймы.
— Я ведь, понимаете ли, никогда бедно не жил, всегда тысчонку в месяц зарабатывал, а вот на данном, понимаете ли, отрезке времени одолжаться приходится… Очень скоро, дня через два, я получу значительную сумму, — и тут же забегу к вам. Терпеть не могу, понимаете ли, когда кому-нибудь задолжаю. Не люблю занимать… А есть такие: возьмут и не отдадут!.. Один инженер до сих пор не отдает мне… Я уж и не спрашиваю: сорок рублей не велики для меня деньги.
И отказать ему было нельзя. Мария молча сунула ему червонец, чтобы откупиться хоть этим. А после, когда Подшибихин вышмыгнул в дверь, с брезгливым чувством посмотрела на свою руку, к которой прикоснулись его жирные пальцы, и пошла к умывальнику.
Чтобы не думать о нем больше, она начала припоминать английские слова, заученные прежде с мужем… Зноевский все не шел, и Борис Сергеевич, уже перестав ждать его, читал у себя в кабинете.
Степану Аркадьевичу нравилась эта семья, где он бывал часто, встречаемый всегда радушно, но сегодня пришел потому лишь, что все равно не смог бы спокойно работать дома, а Михаил, кто больше всего был нужен ему в этот вечер, дежурил у печей в цехе.
Одетая по-домашнему, в пестром халате, Мария открыла дверь и напустилась на него в прихожей:
— Степан Аркадьевич, как вам не стыдно! Всегда был такой аккуратный — и вдруг… Говорите — на сколько часов запоздали?
— На шесть, — целуя ей руку, ответил он, привирая на половину. — Прошу прощенья.
— Где пропадали?.. Борис вам звонил два раза.
— Охотно соглашаюсь. — И улыбнулся тоже. — Мария Семеновна, дорогая, у меня же теперь целый завод на шее! Сплю — и слышу: гудит!.. Вот когда вы будете инженером, тогда поймете, что это значит!..
Борис Сергеевич, выйдя из кабинета, стоял у двери в светло-коричневой пижаме и не без удовольствия слушал шутливый разговор жены с Зноевским.
— Проходи сюда, — приглашал он гостя за собой в кабинет.
Мария ушла в свою комнату, предоставляя им возможность обсудить свои дела; через несколько минут Борис Сергеевич позвал ее сам.
Усевшись с ножками на диван, за спиной мужа, Мария вышивала на черном шелке зеленую осоку у голубой воды, над которой летела, скосив тонкие крылья, чайка.