Идейный фокус романа — постановка и решение общих, философских вопросов бытия через конкретно-историческое изображение общественной психологии действующих лиц. На первый план выдвигается глубоко идеологический и даже политический конфликт между философией индивидуализма и философией пролетарского коллективизма. Главный лесовод Петр Вершинин как «теоретик» индивидуализма противопоставлен в романе Бережнову, секретарю парткома леспромхоза Алексею Горбатову, лесоводу Сотину, бригадиру Семену Коробову, комсомольцу Ванюшке Сорокину. Может сложится впечатление, что сам Вершинин одинок в романе, но это отнюдь не так. Если он и одинок, то лишь как «теоретик», практическое же преломление его философии находит откровенную поддержку и в активных, и в пассивных противниках нового строя. Сторонниками «кабинетного мыслителя» (по выражению Алексея Горбатова) Вершинина оказываются самые отпетые подонки и негодяи, такие, как политический и уголовный убийца Пронька Жиган, выступающий с оружием в руках против Советской власти, возчик Самоквасов и махровая мещанка Параня Подсосова, подрывающая основы нового государства не явными, но скрытыми, и оттого еще более опасными и живучими методами — разлагая мораль, отравляя нравственную атмосферу общества.
Любопытно, что сам Вершинин к своим практическим «двойникам» относится брезгливо и свысока. Так, о Паране Подсосовой он говорит: «мелкий человек, обыватель, мещанка, ей — десять тысяч лет», Жигана он считает «инфузорией» и «негодяем». Что верно, то верно. Но дело в том, что сама «теория» Вершинина, в конечном итоге благословляющая на «борьбу за жизнь» тех же обывателей и негодяев, стара не менее, чем обитающая в мире «десять тысяч лет» Параня. Следователь, прибывший в поселок Вьяс для расследования убийства Горбатова и самоубийства Вершинина, в ответ на замечание Бережнова о том, что главный лесовод был «субъективно честен» произносит очень важные для понимания идейного смысла романа и в некотором отношении даже вещие слова: «Субъективно честен… Но это лишь небольшая часть существа дела. Вопрос с ним обстоит гораздо сложнее… Он стремился постигнуть мир от корня до вершины, — а это не простая вещь. Она оказалась ему не под силу… Его идеи подлежат суровой критической оценке, но для того надо… сугубо серьезно разобраться… Тут есть то, с чем надо упорно и долго воевать…»
Индивидуалистическая психология, складывавшаяся на протяжении многих сотен лет существования человека в классовом обществе, жива, как мы знаем, и по сей день. Задача упорной и долгой борьбы с ней не снята с повестки дня и сегодня. Если говорить о ее практических модификациях, то в эпоху научно-технической революции она приобрела формы приобретательства и суперменства, вещизма и равнодушия к общественным вопросам бытия. Именно с такими ее проявлениями борются современные писатели, создавая образы индивидуалистов, — Гога Герцев в «Царь-рыбе» В. Астафьева, Сабитжан в «Буранном полустанке» Ч. Айтматова, Рыбак в «Сотникове» В. Быкова, Илья Рамзин в «Выборе» Ю. Бондарева…
Тревога А. Патреева, о которой он поведал читателю еще в начале 30-х годов (и в чем его роман смыкался с лучшими произведениями советской литературы тех лет, например, с «Дорогой на океан» Л. Леонова), имеет не частное, а общественное значение. Так в чем же суть концепции тридцатидвухлетнего инженера-лесовода Петра Вершинина? В чем, так сказать, конкретное проявление старой, как мир, философии индивидуализма? Попробуем разобраться в ней, как советует сам автор, «сугубо серьезно».
«Для меня, — признается Вершинин своей сестре Юлии, — теоретическая, научная истина — самоцель. Чистое знание ради знания». Уже здесь заложено глубокое противоречие, и состоит оно не только в том, что чисто «теоретической» истины не существует, что всякая истина конкретна, но и в том, что свое «чистое знание», свою «научную» систему Вершинин возводит на основе непосредственного, практического опыта. Недаром он упорно повторяет: «я — не мечтатель, не романтик», «я — производственник», «я инженер, лесовод, я произвожу товар, нужный стране», «В твоем представлении лес — это лирика. Так вот: из лирики мы делаем шпалу». Как же, такой, казалось бы, сугубо прагматический взгляд, согласуется с якобы «бескорыстным» теоретизированием Вершинина? Оказывается, не так уж сложно. Изучая законы природы как лесовод, Вершинин приходит к такому выводу: «Сосна воевала с сосной, ель нападала на березы и сосны, — так в общей ожесточенной драке растет, умирает и снова поднимается лес, густой и плотный». Автоматически перенося законы биологического выживания (разумеется, здесь фигурирует и Дарвин) на социальные отношения людей, Вершинин закономерно приходит к следующему умозаключению, на сей раз цитате из древнейших источников: «Жизнь — война. В этом — наука для всех».