— Имя нашей действительности — революция. «Из самых жестоких ее ударов рождается ласка к человечеству», — выкрикнул он чужую фразу, взятую напрокат. И только минутой позже сообразил, что бухнул ее невпопад. Но она возымела свое действие: трудно было не простить иностранцу временные, не особенно глубокие заблуждения, когда он еще не вступил ногой на советскую землю.
Не вняв совету Штальмера, Гайтсман высек себя слегка: рука не поднялась ударить больнее. Низенький, упитанный человек лет тридцати трех, с розовым, чисто выбритым круглым лицом, с темными курчавыми волосами и беспокойным взглядом, — он был до этого собрания грозою многих, бил любого и сам оставался недосягаемым. А теперь, прижатый к стене, являл собою вид, обыкновенного смертного: на него нападали — и он защищался, как умел.
Главному колывановскому удару он противопоставил свою любовь и преданность партии, копание в мелочах объяснил желанием помочь строительству, которое для него дороже личной жизни..
— Я очень уважаю товарища Колыванова, очень принципиального, непримиримого большевика — руководителя, вскрывающего наши недостатки, — это поможет изжить их. Я ни в чем не могу упрекнуть его, но для меня иногда непонятен его подход к людям: то он суров и взыскателен, то слишком мягок и человечен… Всем нам известно, например, что спецодежды не хватает. Строители в претензии, когда на их глазах получают одежду люди, не работающие на площадке, и получают по записке самого Дынникова. Колыванов об этом знал!
По залу пробежал ветерок, — насторожились, — потом все стихло в ожидании новых разоблачений. Но их не последовало, потому что у Гайтсмана был всего-навсего единственный факт — выдача одежды старику Парфену Томилину.
Почему-то вялая, бесцветная нынче речь его была до того длинной и утомительной, что Марии казалось, — в зал вошла сама скука.
К удивлению Колыванова и Дынникова, Гайтсман пробовал еще загородиться тем, что и мелкие факты требуют к себе принципиального отношения, и тут же обмолвился!
— Если статья содержит пять процентов истины, то она уже имеет право быть напечатанной.
— А если к тебе самому подойти с такой меркой? — крикнула с места Варвара Казанцева, — тогда какое же решение надо о твоих делах вынести?..
Смех в зале не вогнал его в краску. Варвара Казанцева попросила слова и, не торопясь, шла к президиуму, — маленькая, невзрачная, в синем поношенном платье, поправляя красный на голове платок.
— Поскольку, товарищи, День печати давно прошел и Гайтсман тогда каялся, а не исправил свою политическую линию, я назову его только «пятипроцентным героем», — и пойду дальше. — Очень мирным, чисто женским движением руки она усилила убийственное значение фразы, вызвавшей дружное одобрение конференции, и, поглядывая в свою записную книжку, начала о том, что было в повестке главным.
Легко было писать за ней, и Мария Дынникова не пропустила и не перепутала ни одного слова. В том месте, где Варвара, начав было длинную фразу, нагромоздила четыре предложения и не смогла свести их в целый период, отчего мысль получилась ошибочной, — Мария переждала, пока выступающая не поправилась.
Вскоре, в числе обильно поступавших записок, в руки председателя упала еще одна, любопытнее прочих:
«По выражению тов. Казанцевой получается так: мы нагоним и перегоним Америку, но потом еще какая-то страна впереди нас окажется. Прошу разъяснить. Иначе можно подумать, что конца этой гонки не дождемся».
Колыванов вдруг обострившимся взглядом пригляделся к почерку, немного измененному, и передал Дынникову, который тоже ничем не выдал своего самочувствия.
Разумнее было сослаться пока на то, что автор записки не понимает известного лозунга партии, — Колыванов поднялся и, стараясь говорить спокойнее и убедительнее, разъяснение свое обращал ко всей конференции.
— Товарищи!.. Автор высказывает сомнение: можем ли мы нагнать передовые капиталистические страны? и нужна ли вообще эта напряженность строительства наших заводов? — На громкие возгласы: «Кто это додумался?» — Колыванов ответил: — Это пока не имеет значения, важен сам тезис… Вспомните: еще 230 лет до нас Петр Великий лихорадочно начал строить заводы и фабрики для снабжения армии, для обороны страны: это была попытка вырваться из старых тесных рамок, сделать страну независимой, пробиться к путям мировой торговли. В свое время он разрешил свою задачу… Мы пришли к власти в стране, страшно отсталой. Отсталость не нами придумана, а передана нам по наследству всей историей, и мы, взяв на себя труд полного преобразования страны на основе социализма, отвечаем за все — и плохое, и хорошее.