Ему пришлось нелегко вдвойне: с одной стороны, исключение из партии сильно подорвало его авторитет; с другой стороны, на него как нового начальника 10-го Главного управления вооружения легла значительная ответственность, при этом у него одного за другим арестовывали сотрудников и инженеров. Бывало, секретари местных парторганизаций на подчиненных ему предприятиях перед всем коллективом тыкали ему в лицо его изгнанием из партийных рядов: «Это был очень тяжелый удар прямо в сердце. Товарищ Тевосян заметил на моем лице красные пятна от большого нервного возбуждения и, конечно, понимал, как тяжело приходится в этих условиях работать. Когда мы возвращались вместе с ним с завода, он во время нашего разговора старался меня успокоить»{1601}. Логинов добивался восстановления в различных инстанциях, однако новое решение, принятое наконец через полгода, оставило его исключение в силе. Тогда он обратился в высший орган — партийную коллегию, куда требовалось представить поручительство от десяти человек. Пока совершались все эти процедуры, он пытался сохранить в рабочем состоянии свои предприятия: «Все заводы Главка работали на оборону. В научно-исследовательских институтах и конструкторских бюро разрабатывались и изготовлялись исключительной важности объекты… На заводах шли аресты. Большое количество инженерно-технического персонала было взято под подозрение»{1602}. Его постоянно вызывали то на завод, то в институт, где только что арестовали все руководство. Ему приходилось заботиться о том, чтобы предприятие, несмотря ни на что, продолжало работать, и подыскивать новых инженеров: «Почти не осталось ни одного предприятия системы Главка, которого бы не коснулась волна стихийного потока беззакония. Арестованных людей нужно было заменять. Но где брать кадры, специалистов, знающих это дело? Мы имели их единицы. Важно также отметить, что на руководящую работу люди шли неохотно, боялись»{1603}. Логинов прекрасно понимал, какой опасности подвергает коллег, повышая их в должности. Он мучился тяжкими угрызениями совести, когда в 1938 г. был арестован М.Ф. Измалков, которого он всего год назад уговорил возглавить конструкторское бюро. «В период 37-38 года, вероятно, многие ответственные работники находились, если так можно сказать, во "взвешенном" состоянии. Я тоже ждал со дня на день своего ареста, не потому, что чувствовал себя в чем-либо виновным, а просто каждый день только и было слышно об арестах, причем таких же людей, как и я… Однажды нас, начальников главков, собрал к себе на совещание М.М. Каганович и сообщил, что арестован А.Н. Туполев, оказалось, что он французский шпион, продал Франции чертежи самолета. Ну, что оставалось после этого думать?»{1604}
Перед лицом всех этих обстоятельств — собственного исключения из партии, арестов сотрудников, невероятной клеветы на лучших конструкторов — Логинов постепенно дошел до такого же состояния вечного напряжения и страха, какое испытали Богдан и Гайлит: «О том, какая царила обстановка в это время в Москве, хорошо известно. Например, для меня и моей семьи каждая ночь была настоящей пыткой. Достаточно услышать, как внизу (мы жили на 5 этаже) стукнула дверца автомашины, как первая реакция в мыслях — "Это, вероятно, приехали за мной". И так изо дня в день, в течение нескольких месяцев. Нервы были напряжены до предела». Летом 1938 г., через год после исключения, Логинов решился поступить, подобно Гайлиту, и попросил М.М. Кагановича об увольнении или отпуске. Отпуск ему дали, а едва он вернулся, 25 августа за ним явились ночью два сотрудника НКВД.{1605}