О голоде, холоде и тифе во время Гражданской войны, с одной стороны, и получении образования — с другой, рассказывает также Тамара Богдановна Кожевникова, урожденная Оденова (р. 1917). Ее отец завершил обучение на врача после Октябрьской революции; она не дает информации о своем социальном происхождении, но описывает жизнь в бедности, свойственную детям рабочих. Кожевникова родилась в 1917 г. в Кахетии, была единственным ребенком и пережила Гражданскую войну в Одессе, где дом ее родителей подвергся обстрелу, так что им пришлось бежать в Батуми. В детстве она даже представить себе не могла, что когда-нибудь сможет наесться досыта. Отец утром приносил с работы мешочек кукурузной муки, которой должно было хватить на весь день на семью из трех человек. Тамара все время бегала босиком и свою первую пару туфель не решалась надеть: ей казалось, что они слишком хороши для этого. Начало учебы в школе в 1925 г., которое долго откладывалось из-за смут Гражданской войны, она описывает как желанное событие, знаменовавшее окончание нищеты: «И вот наступил долгожданный день, когда я пошла в школу…»{415}
Федорова повествует, как ей удалось избежать типичной для женщины судьбы, Кожевникова рассказывает, что всегда вела себя по-мальчишески: ей было скучно играть с другими девочками, и больше всего она любила бродить по горам со своей собакой. Но и ей пришлось сопротивляться предлагавшемуся стереотипному выбору: вопреки желанию родителей, она отказалась стать врачом, решив, что будет строить самолеты{416}. Обе женщины подчеркивают тем самым, что преодолевали наследие прошлого в двойном плане: с одной стороны, бедность и неграмотность, с другой — традиционное представление о роли женщины.
К этой группе инженеров из рабочего класса можно причислить еще двух человек, хотя они и не являются выходцами из непривилегированных слоев. Но, как ни удивительно, будучи детьми тех, кого называли «трудовой интеллигенцией», они в повествованиях о своей жизни следуют той же схеме, что и Логинов или Чалых, дают те же оценки и приходят к тем же выводам. Инженеры Гайлит и Яковлев принадлежат к представителям старой буржуазии, которые примкнули к большевикам, стали (или уже были) убежденными коммунистами и приняли участие в строительстве советского государства. Такая позиция, отражающаяся в их биографии, имела решающее значение для изображения и интерпретации собственной истории: Яковлев и Гайлит не только повторяли этапы жизненного пути своих коллег из рабочих, но и писали свои воспоминания по одинаковому с ними образцу. Хотя они не терпели материальной нужды, царское время под их пером предстает, во всяком случае, некой доисторической, отжившей, седой древностью, после преодоления которой только и началась по-настоящему их жизнь.
Андрей Андреевич Гайлит (р. 1905) был сыном латышского техника-транспортника. Его отец рано умер, оставив мать с двумя детьми. Правда, эта женщина, дипломированная медсестра, имела меньше проблем с пропитанием детей, чем матери Логинова, Поздняка или Федоровой. Семья переехала в Гатчину под Петербургом, где Гайлит провел безоблачное детство с мальчишескими шалостями, игрой в футбол и чтением книг{417}.
Отец Александра Сергеевича Яковлева (1906-1989) окончил Александровское коммерческое училище и до 1917 г. работал в нефтяной фирме «Товарищество братьев Нобель» в Москве. Хотя у Яковлева были дорогие игрушки и возможность учиться в одной из лучших частных гимназий Москвы, он уверяет, что семья, состоявшая из пяти человек, жила очень стесненно и страдала от постоянного шума толкучки, находившейся поблизости. Он подчеркивает свою близость к рабочему классу, ссылаясь на прадеда, волжского крепостного, упоминает деда, державшего маленькую свечную лавку у Ильинских ворот в Москве. Тем не менее у него имелись совершенно другие перспективы на будущее, чем, например, у Логинова, Поздняка или Федоровой, об этом говорят хотя бы слова его матери, не сомневавшейся, что ее сын когда-нибудь станет техником{418}.
Записки Яковлева и Гайлита свидетельствуют, что инженеры усвоили общепринятый стиль жизнеописания. Хотя в основе жанра лежал образ бедного рабочего в качестве героя, его можно было приспособить и для нужд инженеров, обладавших совершенно другой родословной. Решающее значение имели в конечном счете не события и родословные, а лишь их оценка и классификация.