И еще. Сегодня у нас в институте среднее поколение, практически, не представлено. Самоликвидировалось как класс. Людей «бальзаковского возраста» — два человека, а в отделе — 46 сотрудников. Коллектив, по больше части, нежного возраста. Молодежь да люди в возрасте, а таких, естественно, мало. А среднего поколения у нас, к сожалению, почти нет. В большом оно у нас дефиците стало.
Этот поколенческий провал образовался в пореформенное десятилетие. Провал абсолютно объяснимый, но очень серьезный. Потому что был период, когда молодежь вообще не приходила в институт. Более того, само существование института было под вопросом. Очень трудно, тяжело мы пережили то время, выкручивались как могли, но в челноки при этом не пошли. Я, во всяком случае, не помню, чтобы кто-то из наших подался в мелкую коммерцию. Вот бартер — это да, тут до цирка иногда доходило.
Институт выжил. Сжались, но не дисквалифицировались, хотя сжались очень сильно. Когда я в начале 90-х принял отдел численностью 30 человек, то к концу десятилетия он сократился до футбольной команды — 11 человек. Но мы выстояли, и сейчас у нас 46 сотрудников, при том, что автоматизация очень серьезная.
Правда, сейчас сметчиков у нас много стало, которые делают много такого, что не входит в состав проектных работ. Иногда я даже посмеиваюсь — мы стали ПТО стройки. И это в чем-то правда, связь с производством у нас, конечно, стала совершенно другой.
Валерий Игоревич Лимаренко — руководитель большого уровня, птица высокого полета. Не то, чтобы нам не везло раньше с руководителем, просто раньше руководитель института — это всегда был, что называется, свой человек. Первый среди равных. Проектировщик во главе проектировщиков, и это ценилось. И не случалось нам раньше, даже в самых смелых мечтах, сталкиваться с руководителя высшего уровня, который мог многие технические вещи не понимать или делать вид, что не понимает, не вникает, но который умеет руководить, и руководить с размахом, по-шаляпински так, по-нижегородски. На всю Россию матушку! Да что Россию! Экспансия по всему миру пошла.
Много чего изменилось и, в основном, конечно, в лучшую сторону. Мы стали совершенно по-другому относиться к работе, в стратегическом, конечно, смысле, — организационном, экономическом, хозяйственном. А так лентяев у нас и раньше никогда не водилось.
Хотя были и минусы, с точки зрения чистого проектирования. Не то, чтобы мы потеряли что-то, но как я уже говорил, наша квалификация сильно трансформировалась, потому что мы стали проектировать не столько, скажем так, здания, а бизнес. Доходило до того, что была установка: если можно что-то не проектировать и не строить, а воспользоваться чужими услугами, так давайте воспользуемся, ветер нам во все паруса, заложим деньги на услуги.
У нас было оригинальное реакторное здание Воронежской АСТ — атомной станции теплоснабжения. Очень оригинальное. Во всей системе Теплоэлектропроекта, потом — Атомэнергопроекта, мы были единственными и неповторимыми с этим проектом. Кстати, она абсолютно НИАЭПовская, кроме оборудования. А сколько на этой АСТ выросло проектировщиков, строителей, экспертов по обращению с реактивными средами и, как ни странно, электроэнергетиков, хотя станция потребляет электричество, а не производит.
Впервые была применена толстая густоармированная оболочка, установленная непосредственно на тонкую малозаглубленную фундаментную плиту. Такой фундамент был продиктован компоновкой станции: в подвале нечего было размещать, и нужно было оболочку ставить на тонкую плиту, которая должна была, мало того, что, воспринимать нагрузки, в том числе и от внешнего воздействия, но и обеспечить невозможность просадки, прежде всего, неравномерной. Потому что реакторное оборудование не любит перекосов от слова «совсем». Такая задача в атомно-энергетическом строительстве еще не ставилась. На Горьковской АСТ эту проблему элегантно обошли. Они не стали делать тонкую плиту и даже отказались об армированной оболочки. Наши же проектировщики и строители все эти жесткие требования удовлетворили.