Мои родители тогда жили под Киевом, и меня привлек вариант работы на Чернобыльской АЭС. Недалеко от родителей, живописная природа, хорошая зарплата. В общем, не задумываясь, выбрал ЧАЭС, но, когда туда приехал (а, замечу, на последнем курсе я женился), понял, что не очень-то и нужен на Чернобыльской станции. Потому как меня даже не на саму АЭС направили, а в филиал проектного института (группа рабочего проектирования) и предложили минимальную зарплату. Обиделся, пришел перераспределяться. Мне сказали: «Перераспределиться можно, но только уже в границах ВПО “Союзатомэнерго”». Предложили работу на Смоленской АЭС, где и зарплата была выше на 10 рублей, и комнату давали, а в перспективе обещали отдельную квартиру. Когда после 1986 года я встречался со своими институтскими друзьями-товарищами, многие удивлялись, что жив. Потому как прошел слух, что я погиб во время взрыва на Чернобыльской станции. Многие просто не знали, что я сразу перераспределился.
Как уже было сказано, я подозревал, что из физиков в энергетики попал случайно. И уж совсем не думал не гадал, что мне придется стать еще и строителем. Но на смоленской земле стал им, можно сказать, с первых дней. Подъезжая к площадке, можно было увидеть огромный плакат с лозунгом: «Живешь на Смоленщине — будь строителем!» И действительно, чем бы ты ни занимался на САЭС, не почувствовать себя строителем было невозможно. И лучше всего это ощущали ноги, обутые в резиновые сапоги. Дело в том, что в этом регионе очень хорошая глина и, если шел дождь, уровень грязи мог подняться до колена. Сапоги — это первое и самое главное, что нужно было приобретать тем, кто поступал туда на работу.
Чтобы было понятнее, какой была стройка тех лет, упомяну один факт. Кроме плаката «Будь строителем!» на самом видном месте висело большое табло, которое информировало о том, сколько дней остается до пуска блока. Когда я приехал в мае 1980 года, до пуска, по-моему, оставалось 130 дней, хотя всем было очевидно, что это абсолютно невозможно. Эти 130 дней закончились, и какое-то время табло показывало 0 дней, потом появилось число 200. В общем, за то время, пока запускали станцию, эти сроки менялись раз пять-шесть, не меньше. Должен сказать, это произвело на меня неизгладимое впечатление. До сих пор очень болезненно отношусь к заведомо ложной информации. И когда мы формулировали на уровне Госкорпорации памятку для руководителя, настоял на включении в нее заповеди: «Не лги и не умалчивай». Передать заведомо недостоверную информацию — худшее, что может сделать сотрудник. Это «кривой патрон», с которым людей потом посылают на фронт. Думаю, что ложь и недомолвки — одна из главных причин развала Советского Союза.
В 1980-е годы была практика, когда ребят с высшим образованием сначала отправляли на рабочую должность. Если пришел в эксплуатацию, то сперва побегай по насосам, поизучай трубопроводы, а потом уже пойдешь работать либо начальником смены, либо на блочный щит — кнопки нажимать. Но когда мне предложили рабочую должность в реакторном цехе, я опять сильно обиделся. Все-таки почти ученый, да и специальность у меня не энергетическая. В отделе кадров так и сказал: «Не для того меня шесть лет учили физике и высшей математике, чтобы гайки крутить».
И тут рядом как нарочно оказался какой-то парнишка, пришедший на станцию на полгода раньше и уже все понимавший.
— Хочешь наукой заниматься — иди вон в ЦНИИ, — сказал он мне.
И мне так это название понравилось — ЦНИИ! «Наверное, это Центральный научно-исследовательский институт», — подумал я. Тут же согласился и был принят на работу инженером в лабораторию систем регулирования турбины, а ЦНИИ оказался цехом наладки и испытаний. Позже он был преобразован в цех наладки, испытаний и пусков, а потом на его базе создали нынешний «Смоленскатомтехэнерго».
Два с лишним года в этом цехе отработал, стал старшим инженером. И должен сказать, что прошел хорошую школу, потому что система регулирования турбины, пожалуй, одна из самых сложных систем на станции. С такими же тремя молодыми ребятами (один из них сейчас — директор Смоленской АЭС) изучал ее с нуля. Собственно, тогда же и появилось умение разбираться в железе. И конечно, пересмотрел свое отношение к ручному труду. Во всяком случае, согласился, что политика устройства молодых специалистов сначала на рабочие должности абсолютно правильная. Пока своими руками не потрогаешь, пока ключами не поработаешь — не поймешь, что происходит. Тем не менее, как только осознал свою ошибку, одновременно открыл для себя, что «передний край» — это оперативный персонал, который работает на блочном щите. И стал стремиться туда.