Вернулся, пришел к нему, он нажимает кнопочку селектора и говорит: «Сергей, зайди!» Заходит Сергей Щербаков. Должность у него называлась «руководитель генеральной дирекции по реализации платы за безопасность и развитие атомной энергетики». Станции тогда были самостоятельными юридическими лицами, а концерн «Росэнергоатом» был как бы сопутствующей, поддерживающей организацией. Из выручки станций она получала 30 % на то, чтобы обеспечивать общие процессы и выполнять функцию эксплуатирующей организации. Но это были не деньги, а долги потребителей электроэнергии, и надо было превращать их в какие-то активы. Вот этим дирекция и занималась.
Заходит, значит, Сергей, и Поздышев ему говорит: «Знакомься, это твой новый заместитель». Тот обреченно посмотрел на меня и спросил: «Пятый?»
Тогда процветали неплатежи, бартер, векселя, то есть экономика была абсолютно извращенной. Никто из традиционных экономистов в ней не разбирался, нарождалось что-то совершенно новое, где-то даже иррациональное. Например, достать наличные деньги, чтобы выплатить зарплату, было практически невозможно. Это была уже не наука, это был предмет переговоров, договоренностей и чего угодно… И молодые наглые ребята в этом новом мире, что называется, ловили рыбку в мутной воде. У кого-то получалось. Вот почему с огромным уважением отношусь к искателю талантов Поздышеву. Не знаю, понимал ли он, что происходит, или интуитивно чувствовал, что нужно учить будущих руководителей жить в этих новых условиях. Он сразу же мне сказал, что хочет из меня сделать дирек тора станции. Но для того, чтобы понимать, что происходит на таком уровне в нынешних условиях, я должен «натаскаться». Технику я знал, в международных отношениях ориентировался, а вот экономику, особенно современную с приставкой «квази», не пробовал.
Учился не один. Первым заместителем руководителя этой дирекции уже был назначен знакомый мне раньше по работе на Смоленской АЭС Сергей Петрович Крылов. Он был тогда заместителем начальника того самого цеха наладки испытаний и пусков реакторного оборудования, в котором я начинал. Тогда, на станции, мы с ним не очень общались, а в новых условиях подружились. Сидели в одном кабинетике, оба сильно курили («хоть топор вешай» — как раз про тогдашнюю нашу обстановку), очень сблизились.
И год с лишним я учился «плавать» в «мутной воде» как заместитель руководителя — руководитель информационно-аналитического отдела. Через меня проходили схемы обращений векселей. А в целом обстановка в отрасли становилась все тяжелее. Неплатежи нарастали, зарплату выдавали с задержкой до полугода, персонал был недоволен.
И случилось то, что десять лет назад невозможно было даже представить, — марш атомщиков на Москву. Это был, по-моему, первый такой масштабный «зарплатный» протест в России. Персонал Смоленской атомной станции составил костяк группы протестующих, к нему присоединились сотрудники других станций. Всего человек двести собралось, и они пешком в белых одеждах прошли 350 километров от Смоленской станции до Москвы с требованием выплатить долги по зарплате, выделить деньги на эксплуатацию и ремонт станций…
Евгений Михайлович Сафрыгин был человеком советской закалки и в тех условиях, что называется, потерял ориентиры. Руководство министерства решило для усиления направить на Смоленскую АЭС Сергея Петровича Крылова. Придумали для него должность, которая называлась «первый заместитель директора по экономике, маркетингу и коммерческой деятельности». Но было очевидно, что его готовят на замену. Так и вышло: прошло полгода или месяцев восемь — сняли Евгения Михайловича, поставили Сергея Петровича. Прошла еще пара месяцев — Сергей Петрович приехал к руководству и попросил, чтобы ему отдали меня. Так я и вернулся в 1998 году из «Росэнергоатома» на Смоленскую АЭС. Занял ту самую должность, которую придумали для Крылова — первого замдиректора по экономике, маркетингу и коммерческой деятельности.
И начался самый тяжелый период моей жизни. Утром вставал с мыслью о том, где взять деньги, чтобы выплатить персоналу зарплату и не сесть при этом в тюрьму, вечером ложился с той же мыслью. Уснуть не мог. Спал только в машине, когда ехал в Москву, Брянск или Тулу «выбивать» деньги. Рефлекс даже выработался, от которого с трудом потом избавился: машина трогается — засыпаю. Даже за руль долго потом не мог сесть. А остальное время, вне этой автомобильной психологической брони, — ну очень жутко было. И все-таки, несмотря ни на что, как-то прорвались. Я сейчас имею в виду не себя лично и не Смоленскую АЭС, а всю страну.