Вдоль дорожек тенистой аллеи вырыты канавки, и там с опавшими листьями вперемешку китайские рыбы-телескопы плавают — желтые, красные. Слон, правда, у них есть. Но до слона — метров 150, ближе не подойдешь. То есть вообще непонятно, слон это или не слон. А стоит толпа китайцев, и они дружно что-то обсуждают, показывают пальцами. Я лично никакого эстетического удовольствия от этого похода не получил, никакого позитива не вынес из посещения зоопарка. Потому что сидеть на берегу маленького заросшего ряской пруда, закатав штаны, сняв носки и почесывая пятки, смотреть часами на двух уточек, которые там плавают, — это не для нашего человека. А они сидят там целыми семьями, всего человек, может быть, триста, и смотрят на этих уточек. Общаются между собой…
И постепенно я стал приходить к выводу, что их образ мышления принципиально отличен от нашего. Не то что они мыслят иероглифами, а вообще их мыслительный процесс не имеет ничего общего с нашим. И поэтому они эмоциональнее воспринимают окружающий их мир. Это тоже такое немаловажное наблюдение, которое многое мне дало и помогло в переговорах с китайцами. Потому что те вещи, которые, казалось бы, объяснить проще некуда, надо было, как выяснилось, объяснять несколько с другой стороны.
Конечно, люди-то везде люди, но каждый смотрит на бублик по-своему, и один видит бублик, а другой — дырку от бублика. Даже у самих китайцев по телевидению все передачи идут с титрами. Казалось бы, зачем? Забота о глухонемых? А потом мне китайцы, которые уже в возрасте и которые имеют значки о нашем высшем образовании, как-то пояснили, что северный китаец, например, может не понять южного, говоря, казалось бы, одинаково и одно и то же. Чтобы избежать двусмысленности, всегда нужно держать при себе лист бумаги и карандаш. И это не просто универсальность письменного языка, объединяющая диалекты. Тут что-то другое. Письменность родилась в Китае как раз для того, чтобы люди из самых разных провинций смогли понять друг друга. Иероглифы не допускают, как оказалось, двойных и вообще расплывчатых толкований. Хотя, казалось бы, иероглифы — это символы, что-то не совсем определенное. Но, опять же, как мы это понимаем. Для них символ — понятие предельно конкретное. Не зря же иероглифов такое гигантское количество.
Действительно, много событий происходит в жизни человека — и столько же существует иероглифов. Говорят, для общения достаточно 500–600 иероглифов, но для них это как словарь нашей Эллочки-людоедки из 30 слов. Казалось бы, они что, алфавит простенький придумать для звуков своего языка не могли? Очевидно, дело в том, что их образное мышление наиболее быстро и просто отображается иероглифами, а не абзацем текста, составленного из простого алфавита. Когда китайцы приезжают в Россию, их часто спрашивают: «А что вам больше всего понравилось в России?» И все ждут, что они, как положено, ответят: «Люди, архитектура…» Но китайцев всегда восхищает другое. Они часто отвечают: «У вас такое высокое голубое небо!» И это правда: в Китае, как правило, не увидишь чистого голубого неба. Солнце пробивается как сквозь пелену. Это смог — результат использования угля для отопления жилых домов и для промышленности — и, кроме того, песок, микрочастицы которого постоянно висят в воздухе и не оседают до конца после песчаных бурь.
Но надо отметить, что государство упорно решает эту проблему и с каждым годом воздух над китайскими городами становится чище. Именно по этой причине правительство КНР выступает за расширение использования в народном хозяйстве электроэнергии от АЭС, и теперь в этом есть и наш вклад!
Самая яркая черта китайцев — их умение и желание быстро адаптироваться. Копируют они очень быстро и ловко, это точно. Шикарные портные. Только принеси свой костюм. Можешь показать фотографию, и он по ней сошьет не хуже, чем французские кутюрье. Любую вещь, которая пользуется популярностью, китайцы тебе тут же скопируют. Когда наши специалисты стали появляться в Ляньюньгане, китайцы буквально в течение считаных недель завезли ассортимент российских продуктов, стали выпускать краковскую колбасу, носить на рынок то мясо, которое употребляли наши люди. Если появлялись другие иностранцы, они адаптировались и под них. Во всем — в одежде, в разговорах, в еде и так далее. Именно поэтому они такие мобильные и такие «живые».