Я вообще-то теплоэнергетик, и мне во многом пришлось переучиваться, когда пришел в «Атомстройэкспорт». Все-таки первый контур своеобразен, сложен и имеет очень много нюансов. Но теперь, зная разные стороны проблемы развития энергетики в различных странах, могу обоснованно утверждать, что альтернативы атомной энергетике нет. Или, если перефразировать известную поговорку про хлеб, лучше атома не придумаешь. Может быть, через 20–30 лет произойдет грандиозный скачок, будут освоены новые дешевые источники энергии, но на сегодня атомные станции наиболее экологичны и перспективны с экономической точки зрения, учитывая, что запасы углеводородов не вечны, а население Земли растет. Что до возобновляемых источников энергии, то это в какой-то степени, извините, разговоры. Еще в 1980-е годы мировая практика показала, что возобновляемые источники могут занимать в секторе производства электроэнергии от силы 5–10 %.
И главное, если соблюдать все регламенты и допуски в части выбросов — а технически это все реализуемо, — то атомная станция наносит окружающей среде неизмеримо меньший урон, чем тепловая. Тепловые станции выбрасывают большое количество токсичных газов, хотя и фильтры стоят, и высокая зона выхода. Если станция работает на угле, то вылетает сажа, которая бывает и абразивной, и радиоактивной. И все это распыляется. Да и потом, с точки зрения будущих поколений сжигать нефть, уголь неразумно. Урановых запасов, хоть их и мало, с учетом реакторов на быстрых нейтронах, воспроизводящих топливо, хватит не на одну сотню лет.
2020 г.
Михаил Никитенко «Постчернобыльская философия»
Я окончил физико-технический факультет Томского политехнического института, получив специальность «физик». Распределение было от Комсомольска-на-Амуре, и, когда подошла моя очередь, меня спросили: «В Москве бывал?» Мне уже было 25 лет, и в столице я не бывал. Мне сказали: «Поезжай в Подольск, в тамошний “Гидропресс”. Подольск от Москвы недалеко, заодно побываешь». Это предложение мне понравилось, и я согласился. Честно говоря, чем занимается «Гидропресс», я тогда не знал, но это не смутило: в нашем полутехническом, как я его называю, институте учили всему. Была большая программа курсовых, очень много черчения. Специализация у меня была «Физико-энергетические установки», а специальность, как я уже говорил, — физик, так что я был готов к любой работе — хоть в конструкторской организации, хоть в эксплуатации. Судьба распорядилась так, что я попал в конструкторский отдел и стал конструктором.
Я пришел в «Гидропресс» в 1971 году, и вскоре начался финский проект — АЭС «Ловииса». В тендере тогда участвовали десять проектов. Наш занял десятое место. Но, как рассказывают знающие люди, глава нашего МИД Андрей Андреевич Громыко встретился с финским президентом Урхо Кекконеном и сказал: «Выбирай нас, и мы сделаем все, что вы скажете». И они выбрали нас.
Именно тот отдел, в который меня распределили (он называется «ведущий отдел»), занимался этой тематикой. Сначала я разрабатывал технические проекты, потом поехал на заводы-изготовители, там курировал изготовление оборудования, потом попал на монтаж и наладку и с тех пор занимаюсь различными ВВЭРовскими реакторными установками.
Я считаю, что мне очень повезло: я застал «Ловиису» на начальном этапе. Проект шел довольно быстро, и воплощали его в железе буквально с колес. «Гидропресс» рисовал технический проект два-три месяца, потом мы отправлялись на Ижорский завод, там делали рабочую документацию, по которой в течение полугода изготавливалось оборудование. Затем ехали на «Ловиису». По существу, строительство началось одновременно с разработкой проекта. Конструкторский отдел вел авторское сопровождение и на заводе-изготовителе, и на площадке на этапе пусконаладки. И за десять лет — с 1971 по 1981 год — я полностью прошел цикл от разработки до сдачи блока в эксплуатацию.
В чем секрет рывка, который сделали финны с нашей, конечно, помощью? Прежде всего в организации работ, в системной обязательности. Финские специалисты твердо держат свое слово и вдумчиво визируют бумаги. Если с кем-то из них достигалось согласие по тому или иному вопросу, то он расписывался в документе и другие согласующие подписи уже не были нужны.
К нам финны не предъявляли никаких дополнительных требований — только выполнение того, что написано в конструкторской документации. А мы часто там писали одно, а делали по-другому, ведь импровизация — особенность русского менталитета. Они спрашивают: «А чего же вы сразу в документации так не написали, как потом сделали?» Ну и по срокам тоже возникали вопросы: финны требовали неукоснительного соблюдения графика, что не всегда получалось.