После Венского конгресса Европа вступала в период реакции. В правительственных сферах существовали тогда два различных взгляда на историческую науку. Один из них представлял просвещенный либерал князь Адам Чарторыский. «История, данная под философским углом зрения, — писал князь, — является школой для людей всех сословий, ибо в ней каждый на своем уровне может найти правила, в соответствии с которыми следует поступать. Если эта наука будет распространяться в истинном духе и должными этапами, то она может более, чем какая-либо иная, облагородить чувства и укоренить в умах здравые и разумные представления».
Цензор Ян Шанявский, главный оплот реакции в Варшаве, подходил к этому вопросу по-иному. История, по его мнению, превратилась в последнее время «в преступную трибуну безбожия, разрушительных политических принципов, оппозиции и духа мятежа… Мы еще задрожим при виде бездны, которую открывает под ногами молодежи история, если… она не будет преподаваться под постоянным руководством истинных принципов».
Одобрение истории как опоры упорядоченного общества, осуждение истории как угрозы для общества. Новому поколению романтиков предстояло вступить в борьбу с обоими этими стереотипами.
Вступительная лекция Лелевеля в Виленском университете, прочитанная 4 мая (ст. ст.) 1815 года в присутствии ректора и многочисленных профессоров, именовалась «О легком и полезном обучении истории». Она была посвящена опровержению популярного упрека, будто бы изучение истории, рассказывающей об ошибках и пороках человечества, могло повлечь деморализацию молодежи. Как раз наоборот, утверждал Лелевель, история будет наилучшей школой воспитания граждан, но при том условии, что она станет истинной историей, что она будет стремиться к полному раскрытию истины, «если она (история) не ограничится сухим перечислением событий, как детских сказок, а обратит все внимание обучающихся на философскую и политическую сторону дела».
О том, как понимал Лелевель это полное (как мы сказали бы ныне — интегральное) изложение истории, говорила изданная в том же 1815 году книжка «Историка», являющаяся кратким очерком методологии истории. Она содержала не только основные указания о методе собирания источников, их критике, о восстановлении хода исторических событий и связи между ними, но и взгляд на то, что должно содержать изложение истории. Свои тезисы профессор развивал в лекциях, которые он читал в течение последующих лет. Он отмечал два аспекта истории — описательный и нарративный. Первый должен был основываться на географии, а материал свой черпать из этнографии, экономики и статистики. Второй развивался во времени, а следовательно, основывался на хронологии, но его предметом была не только политическая история, но наиболее широким образом понимаемая культура. В работе «О потребности глубокого знания истории», опубликованной в 1816 году, Лелевель перечислял те области, которые обязан разработать историк соответствующей эпохи: не только ход политических событий, но и характер общества, и взаимоотношения его составных частей, и тогдашний уровень различных наук и ремесел. «Внимание (историка) обращается к мастерству, к ремеслам, ко всяким промыслам, ему не может быть безразлично, как ткали, строили, ковали железо, клали печи и т. д.». Это были новаторские формулировки в ту далекую от нас эпоху, когда историю материальной культуры трактовали как диковинку, а не как интегральную часть исторического процесса.
Свои взгляды Лелевель развивал в процессе чтения курса всеобщей истории, начиная от древней истории, с многочисленными отступлениями в область вспомогательных исторических дисциплин: нумизматики, дипломатики, хронологии. Лекции его пользовались популярностью. «Не знаю, что привлекает моих слушателей, — писал Лелевель отцу в конце 1815 года. — У нас грязь, скверная погода… а, несмотря на это, на лекции еще в потемках собирается человек полтораста, если не более». Молодой профессор мог импонировать студентам своей громадной эрудицией, шла ли речь об античных источниках или о европейской литературе. Однако более всего он привлекал их своей личной заинтересованностью, полным темперамента изложением, а также явно ощутимым подтекстом лекций, едва прикрытой полемикой с взглядами эпигонов Просвещения, а тем более консервативной шляхты. Слушатели Лелевеля в подавляющем большинстве происходили из обедневшей шляхты, для которой образование было путем к интеллигентской профессии. Именно в этой среде вскоре оформилась политическая оппозиция, участников которой мы сейчас называем шляхетскими революционерами. Для этой молодежи тридцатилетний Лелевель был представителем не старшего поколения, а их собственной среды, выразителем их собственных интересов и устремлений.