При этих словах Юстиниан наступил левой ногой на шею Апсимара, вдавив его лицом в пол. Раздался ехидный смех Леонтия, так и не сломленного еще до конца, в отличие от Апсимара.
— Как жаль, Юстиниан, что я тогда не повелел отрубить тебе голову. Но теперь я могу надеяться на снисхождение к моей персоне. Не так ли, Юстиниан? Ведь ты говоришь «око за око», значит, я отправлюсь в Херсонес?
Юстиниан, ничего не ответив, с презрительной холодностью глянул на Леонтия и поставил на его шею правую ногу. Прижатый к полу лицом, Леонтий все же прохрипел:
— Нет, ты не будешь поступать по библейской заповеди, ты жаждешь крови. Ты получишь, Юстиниан, кровь, но это уже будет твоя кровь, и вспомнишь тогда мои слова.
Народ, увидев, как Юстиниан попирает ногами выи своих врагов, одобрительно загудел, прославляя императора. С трибун послышались льстивые выкрики: «На аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и змия». Эти стихи девяностого псалма показались охлосу до того удачными, что вскоре их речитативом стали повторять целые трибуны.
На состязания колесниц император взирал безучастно. Он сидел в задумчивости. Ему вдруг припомнились те последние ристания, на которых он познакомился с юношей из Сирии. Он даже припомнил его имя. В какой-то момент ему показалось, что Мансур сидит на соседней трибуне и смотрит на него. Юстиниан невольно вздрогнул, но, присмотревшись, увидел совершенно другого человека. «Если бы Иоанн был здесь, то он непременно просил бы меня о помиловании этих гнусных шакалов», — подумал про себя Юстиниан. При этом он явственно представил себе облик благородного правдолюба. Неожиданно для себя самого ему вдруг захотелось совершить безумный поступок: взять и помиловать этих узурпаторов. Но это было лишь мимолетным желанием еще не окончательно зачерствевшей души. Юстиниан тут же вспомнил, как он с окровавленным лицом стоял здесь на коленях, перед этой кафизмой, а народ всячески поносил и унижал его. Сердце императора при этих воспоминаниях обожгла жгучая ненависть. Он брезгливо оттолкнул ногами головы ненавистных ему врагов и произнес, четко выговаривая каждое слово:
— Собакам — собачья смерть. Увести их на Собачий рынок, отрубить головы и выставить на всеобщее обозрение.
Глава 7
1
В то время как возвративший себе отчий престол Юстиниан карал своих врагов, в Дамаске на смертном одре лежал правитель всех правоверных мусульман халиф Абд-аль-Малик. К нему были призваны сыновья, и он торжественно объявил своим наследником старшего сына Аль-Валида.
— Дети мои, заклинаю вас именем святого пророка Мухаммеда, да не будет между вами раздоров и распрей. Помните, что враги наши только и ждут этого, дабы сокрушить мощь воинов Аллаха. Будьте послушны вашему брату, который вам теперь вместо отца.
Затем, оставив у себя старшего сына, прочих попросил удалиться.
— Я надеюсь на твою мудрость, сын мой, — обратился он к почтительно склонившему голову Валиду, — не жалей для своих братьев почестей и золота. Пусть они разделят с тобой бремя власти, дабы не чувствовали себя ущемленными в чем-либо. Тогда и внутренние враги твои, видя согласие в семье Омейядов, не посмеют напасть на тебя. Еще одно помни, сын мой: не минуло и пяти поколений, как пророк Мухаммед провозгласил истинную веру. Мы все еще в этих землях пришлые люди, власть которых держится острием меча. Потому, если хочешь править спокойно, не перегибай палку в отношении христиан. Помни, что любая палка имеет предел своего изгиба, после чего ломается и уже не годится для употребления. Сергий Мансур был мудрым человеком и немало способствовал спокойствию христиан в халифате. Теперь его нет, но сын его Иоанн Мансур не уступит отцу в мудрости. Не удаляй его от себя. Он нужен нам, как нужен хозяину больших отар опытный пастух, дабы овцы не разбрелись по чужим пастбищам.
2
Иоанн Мансур прибыл во дворец халифа на утверждение в своей должности взошедшим на престол Валидом. Халиф принял Иоанна по-деловому, в своем рабочем кабинете. Взгляд небольших темных глаз халифа был спокоен и внимателен. Какое-то время он просто молча разглядывал великого логофета. Иоанн тоже успел хорошо рассмотреть своего будущего повелителя. Он был высок, почти одного роста с Иоанном, что среди сарацин случалось нечасто. От темных, густых на взлете бровей поднимался высокий покатый лоб, свидетельствующий о недюжинном уме халифа. Длинный, с небольшой горбинкой нос заканчивался большими ноздрями, напоминавшими собой раскрытые крылья орла. От краев ноздрей к подбородку уходили две глубокие борозды, завершающиеся кончиками обвисших усов, обрамлявших тонкие, плотно сжатые губы. Небольшая округлая, с проседью борода смягчала хищническое выражение лица, придавая ему вид глубокомысленного благодушия.