— Государь, мы все погибнем, неужели тебе нет до этого никакого дела?
Юстиниан с изумлением поглядел на Миакеса, словно не понимая, о чем тот говорит, а затем вновь равнодушно отвернулся.
— О, божественный василевс, — вновь возопил Миакес, — я верю, что ты всех нас можешь спасти. Только дай сейчас обещание Богу, что за свое спасение, если Он возвратит тебе твое царство, ты не будешь мстить никому из врагов твоих.
Когда до сознания Юстиниана наконец дошли слова его верного слуги, он резко развернулся к нему, его глаза сверкнули диким гневом. Юстиниан встал во весь рост, продолжая держаться одной рукой за мачту, и, вперив свой пронзительный взгляд в Миакеса, прокричал:
— Ничтожный раб, знаешь ли ты, чего просишь у меня? — Он резко оттолкнул ногой коленопреклоненного слугу, а затем сорвал с себя золотую маску, открыв свое обезображенное лицо.
Все путники содрогнулись, в эту минуту он был особенно страшен. Потрясая в воздухе кулаком, Юстиниан прокричал, стараясь своим голосом перекрыть шум разбушевавшейся стихии:
— Так знайте же все: пусть меня Бог потопит в этом море прямо сейчас, если я пощажу кого-нибудь из врагов своих!
Ошеломленные этими дерзкими словами своего повелителя, все притихли. Теперь уже их страшила не столько разбушевавшаяся стихия, сколько ураган страстей, бушевавших в душе Юстиниана. А тот снова спокойно сел возле мачты, как будто ничего и не произошло.
Буря прекратилась так же неожиданно, как и налетела. Море успокоилось, и уже на следующий день корабль благополучно пристал к берегу в устье реки Дунай.
2
Юстиниан спешил. Хотя со дня его бегства прошло чуть больше недели, но весть об этом уже могла достичь Константинополя. Дорог был каждый день. Нельзя было дать время врагам опомниться. Залогом успеха было и то, что Апсимар ничего не знал о его планах. Не знал, где его искать. Чтобы и дальше сохранить тайну своего местонахождения, Юстиниан повелел не отпускать галиаду, сказав капитану, что вскоре они будут возвращаться в Фанагорию. Переночевав на одном из островов устья Дуная, корабль поднялся по реке до небольшого славянского селения. Здесь закупили лошадей, и Юстиниан тут же отправил Стефана Русию в ставку болгарского хана Тирвелия для переговоров.
— Обещай этому варвару все, чего он ни пожелает, — напутствовал своего посла Юстиниан.
Русия вернулся через неделю в сопровождении знатных болгарских беков. Тирвелий приглашал Юстиниана к себе в ставку и оказывал ему царские почести, послав навстречу почетную свиту из самых знатных болгар. Юстиниан взял с собой капитана рыбаков галиады, а судно велел сжечь.
Когда Юстиниан подъезжал к ставке хана, тот выслал ему навстречу своего родного брата. Болгары еще не отказались от привычного для них быта и жили в легких жилищах наподобие кочевых юрт. Но знатные беки жили в роскошных шатрах. Самый большой шатер стоял посредине стойбища и служил дворцом для хана. Напротив шатра Тирвелия располагался богато украшенный шатер, приготовленный ханом для Юстиниана.
Хан вышел навстречу своему царственному гостю и низко поклонился ему. Юстиниан, тронутый таким смиренным признанием своего императорского достоинства, назвал хана своим братом и обнял его. Затем хан с самыми знатными беками и Юстиниан со своей свитой взошли в шатер, где их ожидало поистине царское пиршество. Здесь, в шатре хана, Юстиниан вновь ощутил себя автократором ромеев. Придя от этого ощущения в самое благодушное настроение, он здесь же, за столом, дал торжественное обещание выдать замуж за Тирвелия свою дочь от первого брака после того, как вернет себе престол отца. Кубки с греческим вином поднимались не раз за здравие императора Византии и хана болгарского, так что к ночи все уже были пьяны. Беки вскакивали с места и, потрясая своими кривыми короткими саблями, клялись, что готовы идти на Константинополь прямо хоть сейчас.
На следующий день после обсуждения плана похода хан разослал беков собирать войско. Через три недели от берегов Дуная на Константинополь двинулось пятнадцатитысячное конное войско болгар и славян.
ГЛАВА 5
1
Вот уже три года как Конон служил в одном из приграничных гарнизонов Фракии. Унылые солдатские будни иногда скрашивались мимолетными стычками с небольшими отрядами болгар, ходившими через горные балканские проходы для грабежа фракийских селений. Конон, как и прочие офицеры, содержал свое собственное подворье для прокормления, так как жалованье за службу частенько задерживали. Казна войскового хартулярия[52] почти всегда была пуста. Постоянные нестроения в столице и частые дворцовые перевороты не способствовали поднятию воинского духа в отдаленных гарнизонах. Так что когда дошли слухи, что к границам Фракии движется болгарская орда во главе с Юстинианом, комит[53] Сергий решил не испытывать судьбу, а увести своих солдат в горы.
Конона это известие радостно взволновало, потому что он сразу же воспринял его как знак своей счастливой фортуны. Пророчество иудеев глубоко запало в душу честолюбивого исаврийца и не давало ему покоя все эти годы. Для него уже было не важно, действительно ли те иудеи обладали даром предвидения или они просто решили его разыграть. Главным стало то, что он сам поверил в свои возможности, в свой особый дар. Теперь он понял, что настал его час, и у него в голове сразу же родился смелый и отчаянный план.
Вместе с гарнизоном в горы перегоняли весь скот. Подобно другим соседям, пастухи Конона приготовились гнать его отару и ожидали распоряжения господина, удивляясь тому, что он медлит. Но еще более они были удивлены, когда Конон им заявил, что они погонят овец к северу, навстречу болгарской орде.
— Господин, — пролепетали в недоумении пастухи, — ведь там же идут язычники, они порежут ваших овец себе в пищу, а заодно и нас для своей забавы. Туда нельзя идти, надо в горы.
— Вы неразумные, тупые крестьяне, я лучше вас знаю, куда надо идти. Моя жизнь и мои овцы принадлежат моему господину, василевсу всех ромеев Юстиниану. Я иду к нему, а если вы боитесь, то пошли вон отсюда, несчастные плебеи, я сам погоню овец.
2
Тирвелий с Юстинианом сидели в шатре за трапезой, когда вошел один из приближенных беков хана и доложил, что передовой отряд болгар захватил ромейского офицера, который утверждает, что шел к Юстиниану. Хан вопросительно посмотрел на своего сотрапезника: что, мол, с ним делать?
— Я хотел бы видеть этого человека, — сказал Юстиниан.
Вскоре в шатер ввели молодого, статного воина. Золотисто-русая грива пышных волос, спускаясь до плеч, обрамляла мужественное лицо. Ум, светившийся в спокойном, уверенном взгляде офицера, сразу же расположил Юстиниана к незнакомцу.
Конон с достоинством опустился перед Юстинианом на колени и торжественно произнес:
— О, великий император ромеев, божественный Юстиниан. Я, Конон, сын стратиота[54] Лонга Исаврийца по прозвищу Лев, пришел к тебе, дабы предложить свой меч и свою жизнь. Также я пригнал в дар твоему войску пятьсот овец. Это все, что я имею. Но пусть и этот малый дар, подобно лепте евангельской вдовицы, послужит на благо твоего царства.
53
Комит – офицерский чин, обычно командовал пентархием (воинское подразделение из 200 человек).