На следующий день в столицу были доставлены два бывших императора. Апсимара разыскали в приморском городишке Апполониаде, а Леонтия привезли из Далматии, где он был в свое время заточен Апсимаром в монастырь. Теперь два бывших врага пребывали неразлучно, скованные одной цепью за металлические ошейники. В таком жалком, униженном виде бывших царственных особ по распоряжению Юстиниана с позором водили по улицам города. Каждый из городских плебеев посчитал за честь плюнуть в того, кого он еще совсем недавно буквально боготворил. Во всех направлениях по империи были разосланы агенты — вылавливать разных чиновных лиц, хоть сколько-нибудь находящихся под подозрением в сочувствии узурпаторам. Их приводили в Константинополь и предавали казни. Патриарха Каллиника Юстиниан повелел ослепить и отправить в Рим, к папе.
На освободившийся патриарший престол признательный Юстиниан призвал амастрийского затворника Кира.
4
Наконец все приготовления к восхождению Юстиниана на престол были готовы. Накануне этого дня состоялся торжественный прием хана Тирвелия. Такого высокого приема не знал еще ни один варварский правитель. Вход хана в Константинополь был разрешен через Золотые врата, в которые обычно въезжал только сам император после победы над врагами. В большом тронном зале Юстиниан зачитал свой указ о возведении хана в сан кесаря. Тирвелия облачили в царские одеяния, и Юстиниан повелел поставить рядом с его троном еще один трон и посадить хана рядом с собой. Всем собравшимся сановникам было повеление совершать поклонение Тирвелию, как царю. Затем хану и его бекам были преподнесены богатые дары из серебряной и золотой посуды. Также из царской казны были принесены сундуки с золотом, и вся военная экспедиция была щедро оплачена вдвойне против оговоренной прежде суммы. Своих сподвижников Юстиниан также щедро наградил, присвоив всем титулы патрициев и раздав им высокие государственные должности. Варисбакурий был назначен сгратигом фемы Опсикия. Феофилакта Салибана назначил магистром милитиумом Востока. Геродотия Моропавла возвел в должность магистра оффиций. В этот же день в честь восстановления Юстиниана на престоле устраивались скачки. В свою кафизму на ипподроме император пригласил хана. Перед началом состязания в кафизму были приведены в оковах Леонтий с Апсимаром и брошены к ногам императора. Позорное хождение по городу окончательно сломило дух Апсимара. Упав на пол, он заплакал и стал умолять Юстиниана о помиловании.
— Божественный мой господин, прояви милосердие к тому, кто низверг врага твоего и отомстил за тебя.
— Ты хорошо поступил, отрезав нос у Леонтия. Но плохо поступил, когда искал мою голову в Хазарии. Потому будет справедливым взять теперь твою голову, Апсимар. Зуб за зуб, око за око. Не так ли сказано в Писании?
При этих словах Юстиниан наступил левой ногой на шею Апсимара, вдавив его лицом в пол. Раздался ехидный смех Леонтия, так и не сломленного еще до конца, в отличие от Апсимара.
— Как жаль, Юстиниан, что я тогда не повелел отрубить тебе голову. Но теперь я могу надеяться на снисхождение к моей персоне. Не так ли, Юстиниан? Ведь ты говоришь «око за око», значит, я отправлюсь в Херсонес?
Юстиниан, ничего не ответив, с презрительной холодностью глянул на Леонтия и поставил на его шею правую ногу. Прижатый к полу лицом, Леонтий все же прохрипел:
— Нет, ты не будешь поступать по библейской заповеди, ты жаждешь крови. Ты получишь, Юстиниан, кровь, но это уже будет твоя кровь, и вспомнишь тогда мои слова.
Народ, увидев, как Юстиниан попирает ногами выи своих врагов, одобрительно загудел, прославляя императора. С трибун послышались льстивые выкрики: «На аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и змия». Эти стихи девяностого псалма показались охлосу до того удачными, что вскоре их речитативом стали повторять целые трибуны.
На состязания колесниц император взирал безучастно. Он сидел в задумчивости. Ему вдруг припомнились те последние ристания, на которых он познакомился с юношей из Сирии. Он даже припомнил его имя. В какой-то момент ему показалось, что Мансур сидит на соседней трибуне и смотрит на него. Юстиниан невольно вздрогнул, но, присмотревшись, увидел совершенно другого человека. «Если бы Иоанн был здесь, то он непременно просил бы меня о помиловании этих гнусных шакалов», — подумал про себя Юстиниан. При этом он явственно представил себе облик благородного правдолюба. Неожиданно для себя самого ему вдруг захотелось совершить безумный поступок: взять и помиловать этих узурпаторов. Но это было лишь мимолетным желанием еще не окончательно зачерствевшей души. Юстиниан тут же вспомнил, как он с окровавленным лицом стоял здесь на коленях, перед этой кафизмой, а народ всячески поносил и унижал его. Сердце императора при этих воспоминаниях обожгла жгучая ненависть. Он брезгливо оттолкнул ногами головы ненавистных ему врагов и произнес, четко выговаривая каждое слово:
— Собакам — собачья смерть. Увести их на Собачий рынок, отрубить головы и выставить на всеобщее обозрение.
ГЛАВА 7
1
В то время как возвративший себе отчий престол Юстиниан карал своих врагов, в Дамаске на смертном одре лежал правитель всех правоверных мусульман халиф Абд-аль-Малик. К нему были призваны сыновья, и он торжественно объявил своим наследником старшего сына Аль-Валида.
— Дети мои, заклинаю вас именем святого пророка Мухаммеда, да не будет между вами раздоров и распрей. Помните, что враги наши только и ждут этого, дабы сокрушить мощь воинов Аллаха. Будьте послушны вашему брату, который вам теперь вместо отца.
Затем, оставив у себя старшего сына, прочих попросил удалиться.
— Я надеюсь на твою мудрость, сын мой, — обратился он к почтительно склонившему голову Валиду, — не жалей для своих братьев почестей и золота. Пусть они разделят с тобой бремя власти, дабы не чувствовали себя ущемленными в чем-либо. Тогда и внутренние враги твои, видя согласие в семье Омейядов, не посмеют напасть на тебя. Еще одно помни, сын мой: не минуло и пяти поколений, как пророк Мухаммед провозгласил истинную веру. Мы все еще в этих землях пришлые люди, власть которых держится острием меча. Потому, если хочешь править спокойно, не перегибай палку в отношении христиан. Помни, что любая палка имеет предел своего изгиба, после чего ломается и уже не годится для употребления. Сергий Мансур был мудрым человеком и немало способствовал спокойствию христиан в халифате. Теперь его нет, но сын его Иоанн Мансур не уступит отцу в мудрости. Не удаляй его от себя. Он нужен нам, как нужен хозяину больших отар опытный пастух, дабы овцы не разбрелись по чужим пастбищам.