Представим себе путь, который стрелки проходят от полуночи до полудня. Сначала обе стрелки стоят на двенадцати часах. Потом пускаются в путь, каждая описывает свой круг. Наконец, они встречаются на полуночи. Тот же час, что был ночью, но миновала уже половина суток. Тот же час, но другое время, и что–то успело за это время произойти.
С этим чувством — то же самое, но другое, полный оборот вернул нас к началу — Иоанн хотел бы подвести итоги своей книги. (Далее мы покажем, что глава 21 была, скорее всего, добавлена уже после завершения оригинальной рукописи). Рассказом о Фоме и всей главой 20 в целом завершается и полностью раскрывается тот смысл, к которому Иоанн подводил нас с самых первых, незабываемых строк своего Евангелия. Понадобилось время, чтобы стрелки истории описали полный круг, прошел отмеренный срок. Мы повстречали множество интересных персонажей, присутствовали при их разговорах с Иисусом. Кто–то не понял его, кто–то был откровенно враждебен, но другие (порой самим себе вопреки) уверовали в него. Вот и еще один, последний персонаж из живописной портретной галереи, нарисованной Иоанном. Фома возвращает книгу к началу, провозглашая свою только что обретенную веру.
«Господь мой и Бог мой!» — восклицает он. Первый человек в этой книге напрямую обращается к Иисусу из Назарета как к «Богу», однако мы вспоминаем, что к этому и вел нас с самого начала Иоанн. «В начале было Слово… и Слово было Бог». «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил». Что это значит? Как это выглядело там и тогда, в Израиле? Вот как, — отвечает Иоанн, и приступает к рассказу, ведет нас через Галилею и Иерусалим, взад и вперед, через все горестные и славные события, пока слава и страдания не соединятся на кресте. Как это было? А вот как: через неделю после Пасхи сбитый с толку, но упрямый ученик, решительно не согласный поддаваться иллюзиям и обману, отстаивает свое право не верить, пока сам не убедится, и перед ним с улыбкой предстает Иисус, он просто входит в комнату, как входил в нее две недели тому назад. Разве что — как он вошел через запертую дверь? Да, вот как это было.
Еще бы Фоме не растеряться. Мы тоже теряемся, когда читаем эти строки. Что же это за человек — или уже не человек — перед нами? Но вся суть в том, что перед нами — Иисус, все тот же Иисус. Вот раны от гвоздей на его руках, вот бок, пробитый копьем, — в зияющее отверстие можно вложить руку. Но он — не призрак и не фокусник, притворившийся Иисусом. Это он, подлинный он. В том теле, которое освободилось от погребальной пелены.
Он оставил позади смерть, гробницу, саван и благовонные притирания. Но это еще не все: он появляется и исчезает, как будто принадлежит и нашему миру, и какому–то иному, который в некоторых точках пересекается с нашим, но имеет другую природу и географию. Если написанное Иоанном вымысел, то какой–то странный вымысел. И уж конечно, Иоанн отнюдь не собирался написать «художественное произведение».
Фома, благослови его Боже, верен себе. (Мы уже привыкли к тому, что в Евангелии от Иоанна оживают персонажи, остававшиеся несколько двухмерными у других авторов). Верный и угрюмый Фома, предложивший ученикам пойти умереть с Иисусом (11:16), ворчавший на темноту речей и дел Иисуса — дескать, пойди пойми, к чему он клонит (14:5) - как назло отлучился в первый день Пасхи. Вернувшись, он застал своих друзей радостными, даже счастливыми. Они поверили – но его не проведешь.
Что ж, правильно. В конце главы Иисус мягко упрекнет Фому, которому нужно увидеть прежде чем уверовать, но ведь и любимый ученик точно так же описывает свой приход к вере: «Он увидел и уверовал» (стих 8). Значит, не такой уж это упрек, скорее поощрение тем, кто придет за ним вслед, будущим поколениям. Мы все «благословенны», потому что, не видевши воскресшего Господа, все же уверовали в него.
Слово, которое есть Бог, отныне сделало невидимого Бога видимым. Последняя глава, подобно прологу, рассказывает о том, как Слово–Бог приносит миру жизнь и свет. Воскресение не было действием чуждой силы, прорвавшейся в Божий мир, это сам Творец пришел исцелить и восстановить свой мир, вернуть его к изначальному замыслу. Воскресение — не только новое творение; это — новое творение.
Здравая христианская вера должна осмыслить это. От начала до конца это Евангелие противостоит заблуждению, будто Иисус положил начало движению прочь от или даже против изначально сотворенного мира. Колесо совершило полный оборот, часовые стрелки вернулись в исходное положение. Мы вернулись туда, откуда вышли, чтобы впервые увидеть это место.