— Возвернемся в Семеновское, Катенька, я тебе такой же сложу. Будешь на старости лет кости греть и мне чулок вязать.
Так ли, или иначе, но девок портить и насильничать над женским полом Малюта не любил, где-то в глубине души понимая, что в подобном отчаянном положении может оказаться и его мать, будущая жена и дочери. Не глуп был Малюта и не лишен чувства справедливости, как ни странно это звучит.
Попозже, первым наперсником Иоанна, выворачивая члены жертвам доносов и царского гнева в застенке, расположенном в подвале Тайницкой башни и тем вправляя им мозги и наставляя на путь истинный, причитал нараспев:
— Как аукнется, так и откликнется. Как ты к Богу, так и Бог к тебе. Грешишь — кайся. Не любишь ближнего, роешь ему яму — полезай в нее сам и поведай нам: каково там?
Человек, сие проповедующий, естественно, не мог издеваться вне служебных обязанностей над женской плотью, если он был человеком искренним, нелицемерным, а Малюта относился именно к людям правдивым, искренним и нелицемерным, как ни удивительно опять это звучит. Русское средневековье было, вообще, правдивым и искренним. Искренность и правдивость есть качества отчасти безоценочные. Закоренелый убийца вполне способен быть искренним и правдивым.
Попав в среду военных, Малюта не поддался искушению вести себя как стрелецкая вольница и тем довольно быстро выделился между себе подобными. Жалованье не расфукивал на смазливых бабенок, а отдавал на сбережение верному другу — купчику Веретенникову и в продолжение нескольких лет стал женихом завидным и состоятельным. Одевался чисто и в новое, чем обращал внимание воевод и Басманова. Через него и втерся в дома боярские и слыл там своим человеком, невзирая на внешность несколько отталкивающую. Бояр, безусловно, он ненавидел, но до поры скрывал чувства, отдавая себе отчет, что лишь с их помощью возможно продвижение по военной службе. Не захочет воевода — не даст выдвинуться и отгонит от царя подалее. Ненависть не отменяла настойчивое стремление пробиться в это сословие.
Внешность Малюты, которая так важна в делах сердечных, никому не известна и нигде современниками и летописцами не закреплена. Да и стоит ли ее воссоздавать? В соответствии с обязанностями, которые он выполнял до своей смерти при Иоанне, облик Малюты рисовался отвратительным. Но стал бы женолюбивый, брезгливый и франтоватый Иоанн держать подле себя в таком приближении неряшливого монстра? Похоже, что одни писатели копировали предыдущих. Я вот не возьмусь привнести в портрет свежие краски, но сразу заявлю, что с прежними попытками придать облику черты и характер занятий не согласен. Приведу лишь одну, ибо автор ее именем знатен, а талантом славен. Граф Алексей Константинович Толстой представляет нам Малюту широкоплечим и рыжим. Лоб его будто низок и сжат. Волосы начинались почти над бровями. Скулы и челюсти, напротив, были несоразмерно развиты. Череп, спереди узкий, переходил без всякой постепенности в какой-то широкий котел к затылку, а за ушами были такие выпуклости, что уши казались впалыми. Глаза неопределенного цвета не смотрели ни на кого прямо, но страшно делалось тому, кто нечаянно встречал их тусклый взгляд.
Ну это уже во времена, вероятно, опричнины! Однако дальше, как говорится, больше. Толстому казалось, что никакое великодушное чувство, никакая мысль, выходящая из круга животных побуждений, не могла проникнуть в этот узкий мозг, покрытый толстым черепом и густою щетиною. В выражении этого лица было что-то неумолимое и безнадежное.