Басманов тоже недоумевал. Федоров — человек хитрый, пролазчивый и недоброе помнит. И поминать есть что. Пасынок и наследник князя Ивана Дорогобужского вместе с князем Федором Овчининым-Оболенским в один присест, яко агнцы неповинные, зарезаны.
— Ждать беды нам от Ивана Петровича, — твердил Басманов. — Ох, напрасно государь его возвернул. Его бы шкуру на шест, а голову — чертям в сучку играть. Вот и вся забота!
В тот же день, когда Иоанн послал бояр в Москву с розыском, кто жег столицу, Грязной прискакал в Воробьево и донес Басманову:
— Сенная девка, которую, когда охота придет, дядя царицы Григорий Юрьевич щупал, брату своему, что у Федорова-Челяднина в оруженосцах, шепнула: мол, условились Шуйские с Темкиным, Челядниным и Федькой Нагим, окольничим, большой шум поднять, посадских науськав. А согласие сложили в дому самого Федорова, который уцелел. Холопы его забор водой поливали. И будто уже слух по Москве растекся, что зажигательное волшебство от Глинских пошло.
— Да неужто? — удивился Басманов. — Не врешь, Василий? Откуда девка проведала?
— А она на посылках у Захарьиных. Ей-богу, не вру!
Грязной перекрестился, да не раз и не два. Хоть пожар накалил атмосферу и кое-кто ждал событий, когда грянуло — растерялись, кому положено действовать. Прислушиваясь к тому, что кричал на площадях Басманов и что ему докладывали соглядатаи, и повнимательней присматриваясь к происходящему, Малюта пришел к выводу: беда вся в розыске. Розыска нет настоящего! Кабы розыск наладили, заговору не вызреть бы, как чиряку на заднице. Сначала кожа покраснеет, а потом и гнойная головка появится. Верховой стрелец задницы своей не видит. Человек нужен со стороны, чтобы предупредил, вовремя углядев, то есть соглядатай. Нет, розыск нужен. Розыск!
Утром в Кремле бояре, вылезши из возков, приблизились к сбегавшимся со всех сторон погорельцам без особых предосторожностей, желая как бы показать, что никого они — ни посадских, ни детей боярских, ни дворян, ни их дворню, ни безымянный черный люд — ни в чем не подозревают, а просто вызнать желают правду по повелению государя, отчего случилась гибель стольких человек и домов. Князь Скопин-Шуйский ходил меж простонародья и грозно спрашивал:
— Кто жег Москву? Признавайся!
— Награду тому выдам, кто на злодеев укажет! — вторил ему Челяднин.
Малюта, который сопровождал бояр с небольшим отрядом стрельцов, внезапно припомнил, что давненько он князя Андрея Курбского не встречал. Не было его ни в Воробьеве, ни здесь — в Кремле. Ловок боярин! Где возмущение — его нет. Не нравится князюшке кровь. От казней отворачивается. Иногда бояре под взглядом Иоанновым к сидящему на колу подойдут да плюнут — пусть и издалека. А Курбский — ни разу. Нос сморщит, вроде чих одолел.
И вдруг из бурлящей, провонявшей паленым толпы выскочило:
— Зажигальников Глинские науськали. А мать их Анна волхвовала. Настоем сердец мертвых улицы кропила! Ездила по Москве, опосля удрала во Ржев!
Народ пусть и пострадал, но хором не подхватывал чародейскую выдумку — толпа не из одних дураков состояла. Однако ненависть и подзуживание дело довершили.
— Вали его! Вот он! — орал из переднего ряда верзила в драном стрелецком кафтане, указывая на сидящего верхом князя Юрия Глинского, который явился с боярами в Кремль без всякого страха и ничего не предчувствуя.
— Ах ты, сволочь, такой-сякой! — подхватили с разных концов.
И кинулись, сшибая конных стрельцов и боярских слуг, к Глинскому. Но князь успел спрыгнуть с седла и устремился в поврежденный огнем Успенский собор. Видя бегство и считая его признанием вины, разъяренная чернь вломилась в храм, отшвырнув священнослужителей и опрокидывая церковную утварь. Князь спрятался в приделе Димитрия Солунского.
— Ату его! Не скроешься, змея подколодная! — вопили ворвавшиеся, разогревая и себя и окружающих.
Они схватили обезумевшего от смертельного ужаса князя, еще недавно спесивого и грубого, подбивавшего дружка своего Ваньку Турунтая-Пронского на всякие бесчинства и утеснения псковитян, и, обмотав ужом, то есть веревкой, выволокли из оскверненного храма на площадь и здесь едва живого добивали кто чем — камнями, дрекольем и железными прутами, изуродовав тело до неузнаваемости. Княжеский титул и высокое положение родственника царя не помогли. Не всегда сильные мира сего торжествовали, нередко и народ отводил душу.