— А ты что же, отец святой, не пригубишь? — спросила хозяйка широкого в плечах, но худющего, в монашеском одеянии старца, сидящего также на почётном месте неподалёку от неё. Его голова была обрамлена ореолом совершенно седых, но обильных волос. Это был игумен Соловецкого монастыря Зосима, прибывший к Марфе просить покровительства и защиты от её приказчиков и от жителей Двинской земли, немалой частью которой она владела. Её люди заезжали на монастырский остров ловить рыбу, нарушали покой монахов. Благодаря хлопотам своих многочисленных почитателей, Зосима получил от Новгорода грамоту на владение Соловецким островом, а позже и приглашение на обед от самой Марфы, которая поначалу было не приняла его.
— Видится мне, не к добру эта ваша затея, дочь моя, — сказал, грустно склонив голову, Божий угодник. — Не моё дело судить вас и давать советы — завтра отправляюсь в свой угол дальше Богу служить, только видится мне, что накличете вы опустошение и страдание на землю вашу...
— Да что ты сочиняешь, отец святой, — изумился Пимен, но Марфа перебила ключника:
— А ты, Зосима, помолись за нас, глядишь, всё и обойдётся. — Она по-прежнему была в прекрасном расположении духа. — А чтобы охотнее молились за наши успехи, я пожалую тебе и твоему монастырю землю и несколько сёл с деревнями. Документы днями же оформлю, и мои приказчики тебе их представят прямо в обитель.
— Благодарю, дочь моя, — сказал, привстав и склонившись, величавый старец.
— Ну что, пора за дела! — подняла как бы в напутствие Марфа свою пухлую руку, и гости начали расходиться.
Начало следующего дня ознаменовалось необычной суетой и бурлением Новгорода. Люди сновали из дома в дом, группами и толпами гужевались на улицах, у храмов, спорили, обсуждали новости одну важнее другой.
С утра стало известно, что ключник Пимен расхитил святительскую казну и много денег роздал на подкуп худых вечников. Прихожане и сторонники Феофила собрались возле кельи Пимена, расположенной в детинце на дворе архиепископском, вытащили его оттуда и крепко «поучили» — таскали в одной лишь чёрной рясе с непокрытой головой по снегу, секли кнутом, тыкали носом в сугробы, наметённые после расчистки дорожек, припоминали ему и жадность, и самоуправство, и измену старине. Приехавший как раз вовремя на Пименово счастье архиепископ Феофил, утверждённый и посвящённый на владычий престол в Москве, насилу отбил ключника у толпы, но, разобравшись в чём дело, передал его на законный суд правительству города.
Не менее важной новостью стало и само появление владыки — в полном здравии и довольствии, хорошо принятого и обласканного великим князем Московским и митрополитом Филиппом. С Феофилом и тот, и другой передали послания новгородцам с требованием жить по старине, не отступать от православия и государя Московского.
Но сильнее всего будоражил умы спор о новгородской вольнице: как жить дальше, кому подчиняться, кем управляться? Марфины сторонники потрудились минувшие вечер и ночь на совесть — то там, то тут шустрые мужички что есть силы орали: «Не хотим называться отчиною великого князя, мы люди вольные!», «Не хотим терпеть обиды от Москвы, хватит, натерпелись!», «Хотим за короля Казимира!», «Иоанн нас к миру призывает, а сам псковичей на нас поднимает!» С такими криками и шли они к Ярославову двору, куда призывал их на вече громкий колокольный звон.
Здесь споры разгорелись с новой страстью. Ибо сюда же собрались и люди, не замешанные в Марфины планы, привыкшие жить по правилам старины и по традициям. Они, конечно, отстаивали своё мнение: «Хотим оставаться с Москвой!», «Не хотим изменять вере своей. Господь того не простит! Быть беде!» Дошли до того, что начали кидаться друг на друга с кулаками. Бранились весь день, да так ничего и не решили.
На следующее утро после службы в Святой Софии и других храмах вече продолжилось. Тут Марфе пришлось не пожалеть и собственных денег. Снова спорили, снова ругались. В конце концов «перекричала» сторона литовская. Свершилось то, к чему так давно, столетиями стремились литовские завоеватели: без огня и дыма, без особых усилий Новгород добровольно решил им отдаться. Земля, которая всегда составляла часть Северо-Восточной Руси и подчинялась уже два века московским государям, задумала изменить свой статус.
Марфа и её сторонники сочинили послание, и многолюдное пышное посольство с богатыми дарами и предложением, чтобы король Польский и великий князь Литовский и Русский Казимир стал главой Новгородской державы, отправилось в Литву. Грамоту с предложением о сотрудничестве подписали новгородские посадники, тысяцкие, представители бояр, житьих людей, то есть простых жителей, и купцов. Уговорили поставить подпись и Феофила. Тут весьма постаралась сама Марфа, использовав всё своё обаяние и красноречие. Новому архиепископу пообещали, что его участие в заговоре останется тайной. О его подписи будут знать лишь несколько человек. Во главе делегации отправились посадники Афанасий Евстафьевич да Марфин сын Дмитрий Исакович Борецкий.