Холмский слегка поклонился сначала Иоанну, потом остальным в палате и сел на место.
— Что ты думаешь, Фёдор Давыдович? — обратился Иоанн ещё к одному своему полководцу, князю по прозвищу Пёстрый из рода Палицких, потомку великого князя Московского Всеволода Большое Гнездо.
Фёдора Давыдовича Иоанн помнил с детства. Это был один из немногих бояр, служивших ещё его отцу. Здесь же находились и двое других старейшин — князья Иван Иванович Ряполовский и Юрий Патрикеевич Литовский, но Иоанн спросил именно Пёстрого, так как хотел подчеркнуть его ценность как первого своего полководца.
Поднялся невысокий худощавый пожилой человек с залысинами на большом лбу, с удивлённо приподнятыми бровями, глубокими морщинами возле глаз, губ, какие оставляет частая улыбка. Живые тёмно-синие глаза его выглядели гораздо моложе и говорили о неиссякаемой энергии.
— Я за немедленный поход, — заявил он твёрдо. — Новгород — слабая держава, и вольность ей только во вред. Постоянно там бунты и междоусобицы, каждый себе господин, потому нет никакого порядка. А заводилами, как правило, — крикуны. Кто громче кричит — тот и прав. Вот и вся их свобода. Мы с твоим батюшкой дважды на Новгород в походы ходили. И чем кончалось? Чуть силу завидят — хвост поджимают и бегут мириться, откупы предлагают, в ногах валяются. Батюшка твой, добрая душа, сразу и замирялся с ними. Они на все условия соглашались, землями да серебром откупались. А сейчас, видно, доброту твою и терпимость за слабодушие приняли — надо им место их указать. Новгород — был, есть и должен остаться владением великокняжеским!
— А ты что скажешь, Иван Иванович? — обратился Иоанн, наконец, и к старому боярину, князю Ряполовскому, тому, что в детстве спас его из Троицкой лавры и укрыл в своём имении. Он, как и Фёдор Давыдович, происходили от Всеволода Большое Гнездо, а стало быть, также приходился родичем государю.
Встал, как и предыдущие воеводы, немолодой уже, почти седой, но всё ещё крепкий в плечах человек с усталым бледным лицом, с припухшими от нездоровья, но всё ещё проницательными, умными глазами.
— Я уж своё, кажется, отвоевал, мой государь, — поклонился он Иоанну. — А если б силы были, тоже пошёл бы с вами. Думаю, сын мой Семён не подведёт меня, верно послужит тебе в походе. Тоже считаю, что откладывать дело не стоит, момент сейчас подходящий, на границах пока спокойно, казанцы как будто надолго притихли, ордынцы между собой дерутся, слабодушный король Казимир — плохой вояка, вряд ли он сразу решится на поход против Москвы. Ведь на каждый свой шаг он должен у сейма разрешение да деньги выпрашивать, согласовывать да кланяться. К тому же он сейчас, после смерти чешского короля Юрия, никак престол его не разделит, хочет там сына своего посадить Владислава, а ради того должен с Матвеем Венгерским воевать, там силы нужны. Не до Новгорода ему... думаю, более удобного времени, для того чтобы всеми силами двинуть на Новгород, у нас ещё не было. А отложимся до зимы — трудно сказать, как дело к тому времени повернётся... С Богом!
Один за другим вставали бояре и воеводы, и все были единодушны: изменники государства и отступники от Бога должны немедленно поплатиться за предательство. В думе царило небывалое единодушие и вдохновение. Князья, ещё недавно кичившиеся своей независимостью и самостоятельностью, считавшие каждый себя в душе равным Иоанну, здесь внезапно ощутили своё единство и силу, они оказались под одной властной и праведной рукой, и это не обижало, напротив, вселяло ощущение какого-то общего государственного величия, мощи и рождало гордость от причастия к этому величию, к этой неодолимой мощи.
Сразу же после думы Иоанн собрал дьяков и продиктовал письма для тех князей и воевод, кто не был приглашён или не смог прибыть на заседание думы. Советовался с опытными полководцами, как лучше сформировать полки, кто их возглавит, по каким дорогам кому двигаться. Старым воеводам пути на Новгород были хорошо известны, они стали прекрасными советчиками — и Ряполовский, и Патрикеев, и, конечно, Фёдор Давыдович Палицкий.
Уже на следующий день, 23 мая 1472 года, новгородцам были отправлены размётные грамоты. В Псков с приказом также послать Новгороду объявление о войне поскакал Якушка Шатобальцев. Псковское войско должен был возглавить сам великокняжеский наместник, воевода Фёдор Юрьевич Шуйский. Дважды туда и обратно летали в эти дни гонцы в Тверь: Иоанн убеждал союзника Михаила Тверского действовать с ним заодно и получил твёрдое его обещание помочь. 31 мая, в пятницу, к Вятке с небольшим отрядом отправился воевода Борис Слепец Тютчев, он должен был там организовать рать и идти с ней на Двинскую землю. Гонцы мчались также в Устюг к тамошнему князю Василию Фёдоровичу Образцу с наказом отправляться с войсками на Двину, на соединение с князем Борисом Волоцким и вятчанами. Остальные князья и наместники уехали в свои вотчины собирать там полки и дружины.