После сражения, где он не только успел хорошо поработать, но и пострадал — получил удар по руке топором, который, к счастью, лишь задел его и пришёлся своей основной силой на коня, Палицкий уже пришёл в себя и счастливый от сознания, что мог погибнуть, как его конь, но остался жив, шутил, не переставая, и его вскинутые брови то и дело приподнимались ещё выше.
— Конь-то мой, как присел от удара и начал заваливаться, я решил: конец мне сейчас — придавит, тут новгородцы меня и добьют. Мысленно уже с жизнью прощаюсь, а тело-то моё жилистое никак того не желает, ноги из стремени сами собой повылетали! А конёк мой, спасибо, так осторожно падал, что я как Ванька-встанька на ноги вскочил да того новгородца саблей-то, как пенёк, и разделал. А тут и воины мои рядом оказались. Тогда только почувствовал, что рука болит, кровь увидел, да уж это мелочью показалось по сравнению с тем, что могло быть!
— Сейчас-то ноет? — спросил заботливо Холмский.
— Терпимо, левая пострадала — это не помеха для воина, даже на лечение не спрошусь, — продолжал шутить, как мальчишка, пожилой воевода.
За кожаными стенами шатра вдалеке слышались возбуждённые голоса, вопли страдавших от истязаний пленников, потом всё стало затихать, бойцы тоже приступили к сильно задержавшемуся завтраку. А князья сидели на тюфяках, по-татарски подогнув ноги, перед деревянным раскладным столиком и понемногу потягивали из бокалов ароматный весёлый медовый напиток. Слуга добавлял им еду, принёс и ещё кувшин мёда. Но Холмский приказал убрать.
— Передохнули, пора дальше в путь собираться. А погулять ещё успеем — вот только с делами управимся. Согласен, князь?
— Да, друг мой, верно. Всё не перепьёшь, не переешь. Всему своё время.
Князья завершили трапезу, встали, распрямили затёкшие ноги, вышли из палатки на солнце. Оно уже палило нещадно. Стояли самые длинные дни в году, на небе вот уже который день не было ни единого облачка.
— Ну и жара, — заметил Холмский. — Может, переждём до вечера, пусть народ соснёт малость — заслужили, а жара спадёт — двинем дальше, к Шелони, ты не против, Фёдор Давыдович? — спросил своего коллегу Холмский.
— Думаю, что ты хорошо придумал, — покаламбурил по-прежнему счастливый тем, что остался в живых, воевода.
— Передай трубачу, пусть даст сигнал на отдых, — приказал князь Данила дежурившему рядом вестовому.
Он оборотился к Пёстрому и тихонько, чтобы не потревожить раненую руку, похлопал его по плечу:
— Пойдём по домам, Фёдор Давыдович!
Они уже начали было расходиться, как вдруг вместо спокойной мелодии «на отдых» оба услышали резкий, тревожный, разлившийся на всё побережье звук трубы, призывавшей к бою. Мигом князья оказались снова рядом, а возле них — опять то же, что и поутру, окружение, но на этот раз не заспанное, в полном боевом наряде. Издали бежал вестовой:
— Сторожевые сообщили: сюда идут пешие новгородцы — большое войско, большее, чем было поутру. Что прикажешь делать?
— Как что? — Холмский поглядел своими прекрасными спокойными глазами на Пёстрого. — Драться, так ведь, князь?
— Конечно, — не выходя ещё из счастливого состояния человека, недавно избежавшего смерти, охотно согласился Пёстрый и легонько потрогал свою руку. Она болела. Но князь знал — эта боль до поры, придёт нужда — он её пересилит и забудет. Тем сильнее и надёжнее поработает, коль понадобится, здоровая, правая. И князья поспешили вновь надевать доспехи.
Лишь позже от пленных москвитяне узнали, каким образом разворачивались события у врага.
Глава VI
ШЕЛОНЬСКАЯ БИТВА
Нет свободы, когда нет силы защитить её
Узнав о наступлении великокняжеских войск, новгородцы пришли в неописуемый ужас. Они никак не ожидали, что Иоанн решится напасть на них летом, — обычно в это время их болота и реки становились непроходимыми. Спешно начали собирать ополчение — всех, кто более-менее умел держать оружие. Таковых было в Новгороде Великом немного. Люди здесь в последние годы предпочитали торговать, заниматься ремеслом, а не воевать. Немало мужей, умевших держать оружие, находились далеко от города в своих имениях либо на промысле, на охоте. Даже дети боярские, и те поотвыкли упражняться в воинском искусстве — предпочитали развлекаться. Но когда возник вопрос, что делать дальше, как быть, принять ли вызов Иоанна или бежать на поклон, — тон этому спору задала Марфа и её сторонники. Решили сражаться за свою свободу.