Конечно, Софья Палеолог — не литовка, но, как знать, с какой стороны тут беды ждать. В одном был убеждён князь Ряполовский: иностранные государыни лишь несчастье да раздор приносят на русскую землю. Да и то: русских, что ли, княгинь не хватает? В душе Ряполовский давно таил обиду на Иоанна. Только что пришлось отдать замуж младшую дочь. А чем она была бы не пара великому князю? Красавица, умница, да и рода знатного — не уступила бы и самому государю, ведь они, Ряполовские, тоже Рюриковичи.
Да разве можно говорить об этом Иоанну? Совсем, кажется, недавно ребёнком был, в рот глядел, прежде чем решение какое-то принять. Нынче совсем во вкус власти вошёл. Попробуй, возрази что! Так взором охолодит — не рад будешь. А с другой стороны, когда теперь у них, у Ряполовских, нет для государя невесты, даже лучше, если он на иноземке женится, не придётся ему женину родню к престолу приближать, выделять да одаривать. А царевнина родня русским боярам не помеха. Да и не поедут они сюда. Блеск имени её предков, её богатства — всё в прошлом...
Размышления Ряполовского прервал повторный вопрос Иоанна:
— О чём задумался, князь Иван, поделись с нами!
Обведя пристальным — из-под лохматых бровей — взглядом всех присутствующих, привыкший к тому, что его советы были всегда решающими, князь чётко и коротко ответил:
— Думаю, как и государь. Софья Палеолог — дочь великой царственной семьи. И мы, пригрев сироту, окажем честь её великим предкам, отдадим дань благодарности земле, освятившей нас верой православной. Я одобряю этот брак.
Рядом с Ряполовским, важно откинувшись к стене, в удобной позе сидел знатнейший боярин и дворецкий Иоанна князь Юрий Патрикеевич Литовский, потомок великого князя Литовского Гедимина. Имя его отца уже прижилось за его родом в качестве фамилии — Патрикеевы. Его породистое, холёное лицо с длинным с горбинкой носом, несмотря на преклонные годы, было всё ещё красивым и значительным. Когда-то тёмно-русые волосы его и борода теперь покрылись обильной сединой, но были аккуратно подстрижены и причёсаны. Старый князь следил за своей внешностью. Он прослужил великим князьям московским более тридцати лет и являлся не только ближайшим боярином и советником Иоанна, но и родственником — был женат на родной сестре его отца Анне Васильевне. Вместе с Юрием Патрикеевичем на совет был приглашён и его старший сын Иван Юрьевич. Облик этого двоюродного брата государя чем-то даже походил на великокняжеский — овалом лица, профилем большого, с горбинкой носа. Ему не было и сорока, но высокий род, ратные подвиги, хорошее образование делали его одним из авторитетнейших людей в княжестве. Если великому князю требовалось решить какое-то щекотливое дело в Литве, он посылал туда Ивана Юрьевича Патрикеева, которого, несмотря на молодость, там знали и чтили не только за высокое положение в Москве, но и за родство с великими князьями литовскими. Бывая в Москве, литовские и татарские послы считали за честь быть принятыми в хоромах Патрикеевых подле Боровицких ворот — пышных, богатых, не уступающих по красоте и самим государевым. Видя, что от них ждут ответа, отец с сыном переглянулись и сразу же поняли друг друга. Старший, Юрий Патрикеевич, не тратя попусту времени и не повторяя уже переговорённого прежде, высказался коротко и определённо:
— Мы одобряем твой выбор, государь!
С этим мнением согласились и родные великокняжеские братья Юрий с Андреем молодым.
— Хорошо, — сказал Иоанн и встал, давая знать таким образом, что приём посла закончен.
Поднялись и все остальные. Иоанн взял в руки посох и вышел в расположенную рядом с его креслом дверь, ведущую через среднюю трапезную палату в кабинет. Остальные двинулись в противоположную дверь — к выходу.
Кабинет Иоанна Васильевича представлял собой просторную светлую комнату с пятью высокими окнами, с цветными, как и в передней приёмной палате, узорчатыми стёклами, которые днём делали всё помещение нарядным и весёлым. Заметное место тут занимала русская печь с тяжёлой металлической заслонкой, на которой искусным мастером были отлиты фигуры животных. Бока печи, как и все стены палаты, были расписаны растительным узором и цветами, причём в общей гамме красок преобладал цвет золота, за что и вся палата получила у придворных прозвание золотой. В переднем углу, под образами в золочёных сияющих окладах, располагалось государево место — массивный стол с различными красивыми приспособлениями на нём: серебряным подсвечником, на котором возвышались три полусгоревших свечи, кожаная папка с бумагами, футляр для государевой печати, чернильница и подставка для перьев, серебряный колокольчик для призыва слуг, нож в чехле, какие-то коробочки, листы. У стены расположился резной деревянный сундук с коваными углами и запорами. На нём возвышался только что привезённый Фрязиным маленький сундучок. Рядом — поставец: стенной шкаф высотой в средний человеческий рост с двумя верхними открытыми полками, на которых красовались массивные книги в кожаных и металлических окладах, папки с бумагами. Свободные проёмы между окнами и у стен занимали деревянные стулья с невысокими резными спинками.