Решил посоветоваться с Годуновым. А с кем еще-то? Никита Романович? Так тот никогда большим умом не отличался. Мстиславский с Шуйским? Те лишь фыркнут презрительно, поскольку терпеть его не могут, а то еще и сознательно что-нибудь не то посоветуют. С них станется. Нет уж, лучше Бориса хоть всю Москву обойти, ан все равно не сыскать.
— Поглядеть бы на нее для началу, — произнес тот степенно, выслушав рассказ об удивительной и могучей ведьме.
Та, едва завидела вошедшего к ней в крохотную подклеть молодого черноволосого боярина, повела себя не совсем обычно. Проворно вскочив на ноги, она отвесила Борису низкий поясной поклон.
— Смотри-ка, — подивился Бельский. — Мне она так никогда не кланялась, а тебе вона как.
— А хошь узнать, пошто склонилась? — усмехнулась старуха.
— Коль поведаешь, так отчего не выслушать, — спокойно ответил Борис Федорович, стараясь не подавать виду, как его распирает от любопытства.
— Тогда подь сюды, — важно произнесла бабка. — Слово мое тайное, так что ни к чему всем прочим допрежь того, как оно случится, знать о том.
Годунов, помедлив, сделал шаг вперед, затем еще один.
— Да не боись, — ободрила его Лушка. — Я ныне не кусаюсь. — И затряслась от смеха.
Борис Федорович насупился, подошел вплотную и даже склонился поближе к ее лицу, морщась от зловония, которое издавало ее тряпье. Ведьма, привстав на цыпочки, почти уткнувшись крючковатым носом в его ухо, принялась что-то торопливо шептать.
Годунов вначале слушал спокойно, но затем вздрогнул и отпрянул. Никогда раньше за все время их знакомства, которое длилось без малого дюжину лет, Бельский не видел, чтобы его приятель был так сильно взволнован. Лицо Бориса Федоровича теперь представляло собой разительный контраст мягким слегка вьющимся смолянистым волосам.
— Ты что несешь-то? — попрекнул Борис Федорович бабку.
— Я правду сказываю, — возразила та. — Не любо — не слушай. А остатнее тебе потом обскажу, когда обещанное злато отдадите.
Годунов прикусил губу, напряженно размышляя.
— Сколь же им государь посулил? — не поворачиваясь, спросил он у Бельского, продолжая пристально смотреть на ведьму.
— Златом осыпать, — буркнул тот и усмехнулся. — Токмо оно по-разному понимать можно. Возьми пару золотых да занеси над старухиной головой, а кулачок-то и разожми, вот тебе и…
— Это так, — согласился Борис Федорович. — Да опять-таки смотря что скажет, а то таким острым золотом наградят, что голова от шеи отлетит.
— Потому и требую вперед, — не стала скрывать Лушка. — Дождесся от вас, как же, ежели я что плохое поведаю.
— А ты солги, — посоветовал Годунов.
— Негоже царю лгать, — попрекнула его ведьма и осеклась, как-то странно глядя на стоявшего перед нею боярина, который продолжал что-то обдумывать.
Деньгам Борис Федорович счет ведал. Скупым назвать его было нельзя, скорее прижимистым, а если более точно, то расчетливым. Но уж коли надо для дела, тут он никогда ни за деньгу, ни за рубль не дрожал.
— На десяток рублевиков согласна? — спросил он, что-то решив в уме.
— Три сотни, не менее, — строптиво отрезала Лушка.
— Ишь ты! — восхитился стоявший у двери Бельский. — А шапку боярскую не хотишь заодно?
— Себе ее надень, — присоветовала старуха и ехидно осведомилась: — Знаешь куда аль подсказать?
— Ах ты ж! — Богдан чуть не задохнулся от гнева и решительно шагнул к ней, замахиваясь плетью.
— Тока тронь, — предупредила ведьма. — Такого я тебе точно не прощу и вдругорядь не помилую.
Бельский выругался, но руку опустил.
— То-то, — удовлетворенно сказала Лушка.
— А что ж ты, коль сильная такая, на старость лет ничего не нажила? — благодушно поинтересовался Годунов.
— Все у меня было, — хмуро отозвалась ведьма. — Стешка подлая девку подсунула, а та у меня все добро выглядела, да и утекла с ним.
— Какая ж ты ворожея, коль у себя под носом не углядела? — улыбнулся Борис Федорович.
— Обнаковенная, — огрызнулась бабка. — Ведаешь, поди, что люди к старости вблизи плохо видят? Вот и я тако же. Вдаль-то зрячая, а тут не учуяла, — и поторопила: — Ты мне зубы-то не заговаривай. Это я и сама умею да получше тебя. Ты цену называй.