— А замена какова? — осведомился Висковатый.
Внутренне он был уже готов ко всему, в том числе и к тому, что его в очередной раз назовут дураком и заявят, что замена вовсе не нужна, придумав какой-нибудь замысловатый аргумент в защиту этой нелепости. Но все обошлось.
— Замени так, — Иоанн вновь ненадолго задумался.
Особенно ему не нравилось слово «государь». Так ведь не только царя величают. Любая женка, даже холопьего роду-племени, и то своего мужа может так назвать. Дело ли царю сим словом на одну доску с холопом становиться? Он ведь — совсем иное. Он — господин их, а потому…
— Напиши кратко, — произнес наконец Иоанн. — Господарь всея Руси. — И медленно повторил, пробуя на слух, как станет звучать все вместе: — Иван, божиею милостию господарь всея Руси.
Произнесенное устраивало во всех отношениях. Окончательно утвердившись, что тут он не дал промаха, угодил точно в цель, царь кивнул головой и взял в руки вторую малую печать, на которой был вырезан оттиск оборотной стороны.
«Сызнова мелко, — рассеянно заметил он. — Но ежели не будем повторять титлу большой…»
— Перечень земель нам тут ни к чему, — повернулся он к дьяку. — На большой есть, и хватит. Конечно, вовсе безо всего тоже не след, потому отпиши так: «Великий князь Володимерский, Московский, Новградский», — без них-то нам никуда — а далее просто «и иных». Понял ли?
— И иных земель, — хотел, но вновь не сумел удержать себя от вопроса Висковатый — сказывалась вредная привычка к дотошности и скрупулезному подходу к любой мелочи. Хотя почему «вредная»? Не будь ее, и он никогда бы не занял поста главы Посольского приказа. Это сейчас она почему-то стала вредной, но на то она и привычка, что за один миг или час от нее не избавиться.
«Опять уел, — раздосадованно подумал Иоанн. — И ведь правильно прибавку содеял. Умен, ох, умен. Зато я царь, — вспыхнуло в нем. — А вот же тебе дулю с маслом, а не поправку! Все равно по-своему сделаю». И раздраженно произнес:
— Земель — то для таких дурней, как ты. А прочим, кто поумнее, и без того понятно, чего иных, — и совсем зло прошипел: — Все умничаешь, дьяк, розум великий жаждешь выказать, государя затмить?!
— Честь царскую блюду, — нашелся Висковатый и с огромным облегчением понял, что царский гнев вроде бы вновь пошел на убыль, пускай и не так быстро, как хотелось бы.
Чтобы окончательно успокоить царя, торопливо добавил, давя в себе так некстати возмутившуюся гордость:
— Умишком-то как раз небогат, потому и не поспеваю за твоей парящей, яко сокол, мыслию. Снизу-то уж больно тяжко за ней следить, когда она еле видна, а потому и боязно, государь, — вдруг да упущу что-то. И тебе в убыток сие станется, и мне в позор — худо дело свое исполнил. Уж лучше сразу переспросить доподлинно, чем потом твое царское повеление по недомыслию исказить.
Иоанн пытливо вгляделся в лицо Висковатого. Вроде бы не лжет. Да и рассуждает правильно. Верный слуга именно так и должен поступать, чтоб не дать промашки. Затем вновь перевел взгляд на печать. Что-то его по-прежнему в ней не устраивало.
Наконец догадался. Буквицы буквицами, корона короной, но все равно она оставалась очень похожей на прежнюю, потому её вид и коробил. Но что еще можно заменить, царь решительно не представлял. Не убирать же двуглавого орла — символ преемственности власти на Руси, получившей ее от Византийской империи? Убрать московский родовой герб — всадника Егория-победоносца, поражающего копьем змею, тоже как-то не очень. Он тоже преемственность символизирует. Хотя если с иной стороны зайти — какая тут преемственность, коли Иоанн — самый первый царь на Руси?! Вот пускай она с него и начинается. Государь азартно тряхнул головой в такт своим мыслям и, весело подумав о том, как обалдеет сейчас дьяк, ткнул печать оборотной стороны под нос Висковатому:
— И воина убери с копьецом, что посередке.
Иоанн не ошибся. Услышав такое, печатник и впрямь обалдел. Ничего не соображая, он продолжал тупо смотреть на всадника, затем перевел недоумевающий взгляд на царя и переспросил:
— Так кого убрать-то?
— Да ты к тому же еще и глух, как пень, — развеселился Иоанн, потешаясь над осоловевшим, словно после выпитой ендовы[29] с хмельным медом, дьяком. — Да всадника с копьецом! — гаркнул он во всю глотку, склонившись к уху Висковатого.
— А-а-а… змею? — ляпнул печатник.
Ответом был новый взрыв неудержимого царского хохота. Не пытаясь сдерживаться хотя бы из простой вежливости — а перед кем ее проявлять-то, перед холопом, что ли? — Иоанн даже согнулся пополам, временами то похрюкивая, то как-то жалобно, по-щенячьи повизгивая. От избытка чувств царь время от времени звонко хлопал себя по ляжкам и вновь закатывался.
29
Ендова — широкий сосуд, видом похожий на братину, но с носиком или рыльцем. Имел различные размеры. Большие достигали величины ведра.